Рок–роуди. За кулисами и не только - [19]

Мой самый счастливый и одновременно самый просто–осуществимый шанс

Наши гастроли тем временем оказались очень успешными. Помните, того лысого толстого коротышку, который встретил нас в нью–йоркском аэропорту в наш первый визит в Америку, когда мы прилетели на шоу Эда Салливана? Ну, так вот, этот Боб Левин был с нами всё эти гастроли, и с тех пор мы стали очень близкими друзьями. Очевидный успех наших первых американских гастролей привёл к тому, что Боб загорелся идеей устроить вторые и что, как только они подойдут к концу, он тут же отправится к себе в Нью–Йорк, чтобы составить план. Следующие, по его словам, будут много продолжительнее, и ему понадобится помощь знающих в этом толк людей.

— Я полагаюсь на твою помощь, Таппи, — сказал он мне, и рассмеялся, увидев панический ужас в моих глазах. — Я очень на тебя рассчитываю, Таппи. Некому кроме тебя присматривать за ребятами и вести денежные дела, другой такой возможности не предвидится. Всегда надо держать под рукой кучу денег. Если не уговорить промоутера, группе не выступить. Всё очень просто. Просто держи руку на пульсе, и всё будет прекрасно.

Боб обожал шутки и любил повеселиться, но когда я пришёл к нему в контору, он оказался великолепным вдумчивым серьёзным профессионалом. Он объяснил мне, что многие группы проигрывают, запрашивая слишком большие суммы. В таких случаях концерты оказываются не выгодными устроителям, и они теряют деньги на продаже билетов. И если у группы нет своего капитала, можно пропустить шанс выступить, если устроители не способны выплатить группе запрашиваемую ими сумму. Вот это и было тем простым правилом, которым руководствовался Боб.

Просто? Совершенно верно. Отличная возможность отрылась мне. Гастрольный американский менеджер, не правда ли великолепно звучит, а? Вот Боб, не дожидаясь окончания наших гастролей, и оставил меня за главного. Он рванул в Нью–Йорк, а Animals отправились на концерт в Альбукерку в Нью–Мехико со мной любимым.

Мы приехали в Нью—Мехико, я представился промоутеру и поднял вопрос о нашем гонораре. Это был совсем другой человек, ничего общего с улыбающимся Элом из Голливуда. Он отказал мне сразу, сказав, что группа получит деньги только после выступления. Помня указания, полученные от Боба, я попробовал начать настаивать. Судьба предоставила мне шанс, но должен признаться, насколько я был тогда наивен. Не выдержав, я позвонил в Нью–Йорк, но Боб только повторил мне то же, что сказал перед тем как мы расстались. Я повторил всё снова промоутеру.

— Нет денег, нет выступления.

— Вам заплатят, но только после…

— Тогда мы уезжаем, немедленно.

Промоутер в ярости. Он начал кричать, ссылаясь на контракт и угрожая судом, и в конце сказал, если мы не выйдем на сцену, он меня пристрелит. К этому времени я уже познакомился с американками, и давно понял, что многие американцы просто посходили с ума, но этот парень был настроен серьёзно, и охваченный ужасом я пробормотал что–то насчёт шерифа.

Ещё немного и я психанул, я снова позвонил Бобу.

— Боб, вытащи нас отсюда! Промоутер — псих, мать его. Отказывается платить и обещает пристрелить меня, если ребята не выйдут на сцену. И ещё Боб, этот шериф… он оказывается его брат…

— Отправляйся в гостиницу и жди. Я что–нибудь придумаю.

Я наплёл промоутеру какую–то муть, вроде того, что наша нью–йоркская контора будет более чем рада поработать с сумасшедшими ковбоями и сбежал от него в гостиницу. Не прошло и полчаса, как явилась полиция штата и спасла нас. В сопровождении эскорта мы покинули Нью—Мехико, оставив угрозу смерти позади. Я никогда в жизни больше не возвращался в Нью—Мехико, да и наша группа тоже, по крайней мере, полным составом.

Вперёд–назад, но лучше забыть

Вторые американские гастроли последовали буквально по пятам первых, с небольшой остановкой в Англии, где мы для полного счёта дали кучу концертов. Мы были невероятно заняты. Весь мир теперь был нашей территорией. Оглядываясь назад, понимаешь, что те годы превратились для нас в одну большую размазанную кляксу из стран, городов, языков и гостиничных номеров. На нашем пути было множество встреч, более откровенных, чем те мимолётные улыбки моей прекрасной лондонской соседки. Шёл 1964 год, и мне было всего двадцать, не так уж много, чтобы пускать корни. Кроме того, я был популярен и быстро открыл для себя, что когда дело касалось женщин, мой ледоруб оказывался прочен, как сталь. К сожалению, как я понял однажды в Нью–Йорке спустя несколько месяцев, среди них не оказывалось дамочек, ложащихся в ожидании именно Таппи Райта.

После Англии я был рад снова увидеть Боба. Этот невысокий человечек заменил мне на многие годы отца. Всему, чему я научился в музыкальном бизнесе, каждой уловке, каждой хитрости, я обязан Бобу Левину. Он нежно заботился обо мне всё время, пока я был в Нью–Йорке, хотя и не удержался, чтобы несколько раз не разыграть меня.

В Нью–Йорке на мою долю выпало не меньшие испытаний, чем в Лондоне, но после счастливого спасения, благодаря Бобу, из Нью–Мехико, я стал безоговорочно верить и подражать ему во всём.

Моя гостиница была напротив дома, в котором он жил, на Западной 57–й, невдалеке от Центрального парка, и это было замечательно, потому что каждое утро мы могли видеться и обсуждать текущие дела за чашечкой кофе, в гостиничном баре.