Рок–роуди. За кулисами и не только - [12]

Единственным из нас, на кого не распространялись его взрывы настроения, был Эрик. Час понимал, даже, может быть, лучше всех нас, что без голоса Эрика группа умерла бы, и даже в худшие моменты его изменчивого настроения, не думаю, что он желал бы ей такого конца, и для меня не стало неожиданностью, когда именно Эрик попросил меня остановиться на долгом переезде после нашего концерта из Шотландии в Лондон, чтобы утихомирить не в меру разошедшегося Часа.

Было раннее утро и все ребята, по крайней мере, я так думал, мирно спали на задку нашего микроавтобуса, когда Эрик вдруг крикнул мне остановиться, Хилтон, Джон, Час и Алан стали друг друга будить.

Похоже, никто не из них не понял, что произошло, и все хотели узнать причину остановки, поэтому я спросил:

— Что такое, Эри?

На самом деле мне было всё равно, я уже вёл машину несколько часов, и Эрику приспичило нас задержать на неизвестно сколько. Вроде все были уже в порядке и снова уже готовились погрузиться в сон и…

— Нужно поговорить. Час, мы очень сожалеем, но лучше для нас всех будет, если ты уйдёшь из группы.

Вот те раз!

— Что ты хочешь этим сказать, мать твою? — выпалил Час, сон как рукой сняло, и все приготовились к мордобою.

— Только то, что я сказал, Час.

Может, это и не было так уж неожиданно. Я повернулся на своём водительском сиденье и увидел, что остальные парни смотрели куда угодно только не в сторону Час Чандлера, а сам Час что–то бессвязно бормотал Эрику.

Похоже, даже и у нашего крикуна, Эрика Бёрдона, сдали нервы.

— Это исходит не от меня одного, мы все с этим уже согласны, проголосуем? Поднимите руку все, кто считает, что без Часа нам будет лучше.

Подняли руки Эрик, Алан и Джон. Хилтон, который уже успел пыхнуть и сидел со стеклянными глазами, сделал обеими руками какие–то дикие движения в воздухе. Я же руки не поднял. Я определённо не хотел ввязываться во всё это.

— Ну же, Таппи, — произнёс Эрик, вид его был много увереннее, чем у всех остальных зверей, выглядывающих из–за него. — Подними свою руку, сынок.

— Это некрасиво, Эрик. Это не ко мне. Я даже не член группы, так что оставь.

— Ты, Таппи, шестой зверь, и ты это знаешь, поэтому кидай кости и присоединяй свой голос.

Медленно, избегая взгляда Часа, я поднял руку. Час мне по–своему нравился, но его характер на глазах становился всё тяжелее и тяжелее, и это делало всех нас несчастными. То, что последовало дальше, было просто ужасным.

Окружённый лесом рук, Час начал реветь. Наш огромный Час Чандлер всхлипывал как малый ребёнок. Он просил нас дать ему время исправиться, говорил, что раскаивается и просит прощения. Поистине ужасная сцена. Определённо и время и место работали на Часа — два часа ночи, на скользкой от дождя дороге, сгрудившись в моём микро — хорошее же ты время выбрал, Эрик!

Заговорил первым Алан.

— Погодите, парни, разве нет другого решения? Мы не должны так поступать с ним. Пусть это будет нашим ему предупреждением, а?

Эрику это не понравилось, но слёзы на щеках Часа заставили ребят согласиться. Час остаётся до следующего прокола.

Остаток пути прошёл в полном молчании. Заснуть уже никто не смог, только Хилтону удалось немного поспать в ту ночь.

Я был зол на Эрика, он вынудил меня за минуту до того, как Алану удалось смягчить сердца ребят. Час любил The Animals, он никогда ничего не сделал во вред группе, а я, я был всего лишь роуди. Хотя Эрик и назвал меня шестым зверем, но не думаю, что Час считал меня незаменимым. А что если я окажусь тем самым крайним, на кого падёт месть Часа за пролитые им слёзы?

Но обернулось всё по–другому, я ошибся на счёт Часа. После этого случая Час действительно стал стараться поменять в себе многое, и мы снова обрели надёжного друга. Думаю, он тогда многое осознал, когда мы все отвернулись от него. Час не был тем человеком, которому не стоит переходить дорогу, но он никогда ничем не напомнил мне о той ночи. Может быть, Час, как и Эрик тоже принимал меня за шестого члена группы?

Одна капризная дама

Когда у нас выдавались выходные в нашем плотном графике, и мы не были заброшены в какие–нибудь отдалённые уголки нашей страны или даже за границей, нам удавалось проводить их в Лондоне. Август 1964 года я провёл в своей квартире в Эрлс—Корт. Наверху прямо надо мной жили две молоденькие сестрички. Я знал, что они иностранки, и одна из них учится у нас на врача. Временами мы сталкивались с ней в парадной или на лестнице, и мне всегда приятно было сказать ей доброе утро или привет. Она кивала мне и улыбалась в ответ, пряча лицо в свои длинные белокурые волосы. Во мне всё перевернулось. Я превратился в нетерпеливого, дрожащего от волнения поклонника и всё время прислушивался, не услышу ли я стука её каблучков по лестнице. Но состояние такое мне нравилось, я даже находил в нём какую–то нежность.

Итак, как я уже говорил, мы были по уши в работе, и я возил ребят, колеся по всей стране, от одного выступления к другому. Моя квартира была местом, куда я доползал, уставший как собака, в попытках восполнить недостаток сна и дать отдых моим ноющим конечностям. Но улыбки на лестнице восстанавливали мои силы с большим успехом. И хотя я почти все эти лихорадочные месяцы только и думал, что о моей хорошенькой соседке, оказалось, капризная Судьба затаилась и выжидала своего часа.