Рок-поэтика - [52]

Массовость и коллективный характер творчества обусловили феномен, получивший определение «театр Кинчева», — лидеру группы присущи актерские навыки и умение преподнести себя со сцены: «Человеческое море колыхалось перед высоко поднятой сценой. Воздетые в едином порыве руки тянулись к человеку, стоявшему перед микрофоном. Все это напоминало службу в храме <…> Алый шарф лег поперек горла певца как кровавый шрам»; «Появление Кинчева вызывает бурю эмоций <…> на нем черные брюки, а обнаженную грудь, будто языки пламени, опоясывает развевающаяся красная лента. Десятки рук в партере поднимаются вверх. В них черные и красные ленты <…> звучит первая песня <…> ее, стоя, поет весь зал. Дух единения охватывает всех собравшихся» [251, с. 191, с. 196].

Кинчеву удается создавать перед многотысячной аудиторией камлание, святотатство и исповедь одновременно: с помощью современных технических установок и приборов (декорационных, осветительных, бутафорских и т.д.) возникает феерия, ирреальное представление о происходящем, где Кинчев для участников концерта предстает, с одной стороны, как шаман, заклинатель, знахарь, «ведун» (отсюда одно из сленговых прозвищ лидера «Алисы» — «доктор Кинчев») и, с другой стороны, как отщепенец, изгой, «неприкасаемый», шут («Коська», «Кистя Кончев»). Все творчество «Алисы» (до начала «православного» периода в его творчестве) зиждется на противопоставлении и сопряжении язычества и христианства (особенно показателен в этом плане альбом «Шабаш»). Интересен стиль преподнесения «автобиографии» группы в выше названном альбоме: «В год Быка черной ночью на Красных горах приняла крещение огнем от горлопана-расстриги Коськи Кинчева. Энергию облекать в слово училась. Куда ни завернет, везде свистопляс, хоровод-гулянка. Обручилась с ветром, села на помело и понеслась над облаками звезды чехардой слов морочить. Летит над землей, где ни остановится, везде шабаш чинит…» [251, с. 223].

Говоря о театральности «Алисы», нужно отметить шутовское амплуа Кинчева, особенно значимое для раннего и зрелого периода творчества. Диакон Андрей Кураев, духовный наставник лидера «Алисы», объясняет это следующим образом: «Кинчев — юродивый не среди христиан. Он юродствует среди рокеров (которые, в свою очередь, юродствуют среди обывателей). Легко протестовать против далекой власти (которая, скорее всего, и не знает о твоем протесте и не снизойдет до мести). Труднее идти против мнений близких людей, выступить против привычек своей компании. Кинчев, отказывающийся от алкоголя и мата, сообразующий свое творчество со своей ортодоксальной верой, оказывается пловцом против течения» [257].

Творческий путь Кинчева можно охарактеризовать как движение от православия к православию же: об этом может ярко свидетельствовать одна из ранних песен, которая стала «визитной карточкой» группы, оказала решающее влияние на становление стиля и колорита «Алисы» и определила тематическую направленность всего ее дальнейшего творчества.

Это композиция «Красное на черном», где на фоне явных языческих мотивов проступает мотив жертвенного подвига Сына Божьего:

А на кресте не спекается кровь,

И гвозди так и не смогли заржаветь.

И как эпилог — все та же любовь,

И как пролог — все та же смерть

Красное на черном,

Красное на черном

В контексте цветовой символики это произведение также имеет глубоко содержательную подоснову: красный цвет — пламенность, огонь (очищающий и карающий), кровь Христа», черный — «знак конца, смерти» [256, с. 92].

Православно-христианские мотивы не были чужды раннему и зрелому периодам творчества Кинчева, создавая, тем не менее, амбивалентное сочетание с мотивами языческими — таковы альбомы «БлокАда», «Шестой Лесничий», «Шабаш», «Черная метка». Итак, поэтика произведений Кинчева во многом обусловлена спецификой реализации произведений (наличие рок-группы, широкое использование мета-текста, преобладание «электричества» над «акустикой»). Что касается лирического героя, можно сказать, что Кинчев синтезирует образы героя и юрода, «дурака» с образом кающегося неофита-грешника, создавая триединство «инок-воин-шут», тем самым неосознанно актуализируя смысл юродства как духовного подвига.

***

Для поэтики произведений каждого из рассмотренных нами выше рокеров характерно своё отношение к слову: слово как поступок у Башлачева; «монологичный» диалог-исповедь и проблема молчания в творчестве Дягилевой; единство молитвы и скоморошьего балагурства у Кинчева.

Все три рассмотренные нами рок-персоналии довлеют таким культурно-историческим вариантам трикстера как «шут», «скоморох» (в большей степени это относится к Башлачеву и Кинчеву) и «юродивый» (Дягилева), что принципиально важно в свете отношения автор-реципиент в контексте рок-культуры.

Поэтика Башлачева «исповедальна» как «публичное» высказывание и осуществление «христологии». Обращаясь не только к реципиенту, но и к Высшему Собеседнику, поэт посредством трансгрессии языка и разграничения жизни и искусства стремится осуществить прорыв в высшее бытие: слово становится действенно, а жизнетворческая установка порождает персональный миф и требует его реального воплощения.