Рок-поэтика - [41]

Одно из стихотворений Дягилевой имеет посвящение «А.Б.», она принадлежит к числу рок-поэтов, интерпретировавших «текст смерти» Башлачева, который после самоубийства череповецкого поэта был подвержен, с одной стороны, ироничному переосмыслению, а, с другой стороны, глубокой рефлексии. Памяти Башлачева посвящены целые произведения или встречаются реминисценции, относящиеся к его «тексту смерти», в произведениях К. Арбенина, Б. Гребенщикова, С. Задерия, К. Кинчева, Е. Летова, Ю. Шевчука и самой Я. Дягилевой [см. подробнее: 194]. Если Башлачев был «шутом», то Янка более тяготела к образу «юродивой»: «… юродивых на свой манер воспринимали, как человека, который есть обратная связь между государством и Народом, Царем и Народом… вот такая и была Яна <…> она, как женщина, отчасти интуицией ловила некоторые моменты, которые страшно искривляли жизнь, душу, мир, искусство, понятие — и это все транслировалось, все выходило наружу — в виде песен, в виде жизни, в виде разговоров, в виде стихов <…> человек может быть любым, но если в нем есть вот эта вот черта абстрактного юродивого, который возвращает миру то, чего мир боится, чего он стыдится, то, что он не может сделать по малодушию <…> И форма подачи — она уже не значима: у таких людей оно доходит в любой форме» [81, с. 359]; «Янку с непривычки можно было за блаженную принять» [там же, с. 389].

При этом оба они — и Башлачев, и Дягилева — восходят к трикстеру как мифологическому прототипу, в частности, в аспекте безродности: «Я не знаю, как нужно называть таких людей <…> большинство продолжает род, а одиночки совершают культурные прорывы <…> Она [Янка] не относится к большинству, которое продолжает род. Она относится к тем одиночкам, которые этот род оправдывают» [81, с. 315]57. Библиография, касающаяся как издания произведений самой Янки, так и анализа ее творчества, очень скудна. Можно отметить лишь несколько литературоведческих работ, наиболее глубоко и концептуально рассматривающих произведения новосибирского рокера [224—226], а также сборник материалов о ее жизни и творчестве [81]. Тексты всех произведений Дягилевой будут цитироваться нами по сборнику «Русское поле экспериментов» [29].

Экзистенциальное начало впоэтике произведений Дягилевой

В исследованиях, посвящённых изучению творчества сибирского рок-панк-поэта Яны Дягилевой (Янки), рассмотрены такие аспекты её произведений, как связь с фольклорной и русской поэтической традициями [26; 226], своеобразие цветовой символики [227], специфика структурной организации и смыслового наполнения художественного времени и пространства [228], затронута проблема обращения к теме сумасшествия, юродства [224; 229] и особенностям авторской интерпретации темы детства. Отдельную — наиболее объёмную — группу представляют исследовательские работы, анализирующие так называемый танатологический аспект, — концепт «смерть», суицидально-эстетическую составляющую в творчестве Янки [230].

Самобытность и глубина раскрытия темы смерти позволяют говорить о несомненном наследовании Дягилевой литературно-культурологической школе «проклятых поэтов» (от Поля Верлена и Артюра Рембо до Джима Моррисона и Сильвии Плат), трагедийно-мистерийному мироощущению декаданса, в какой-то степени — неоромантизму, а в качестве одной из философских подоснов её творчества назвать религиозный экзистенциализм, основополагающими концептами которого выступают ужас перед непостижимостью тайн бытия и тревога, обусловленная осознанием кризиса взаимоотношений человека с окружающим миром, с Богом, с другими людьми.

По моему глубокому убеждению, поэтика русского рока вообще в наибольшей степени фундирована философией «бытия-к-смерти» (М. Хайдеггер). Этим можно объяснить столь частое обращение филологов к истолкованию репрезентации «мортального» (ит. mortale — «смертельный») мотива и феномена смерти в рок-поэзии.

Мне кажется правомерным предположить, что поэтика Яны Дягилевой фундирована прежде всего экзистенциальностью, и именно последняя является знаком «вписанности» произведений Янки в общий контекст современного искусства и культуры, свидетельством умелого и яркого отображения сложных процессов самоосмысления, взаимодействия с окружающим миром, осознания человеком «конца эпохи» кардинального изменения ментальной, психически-поведенческой установки на рубеже XX—XXI вв. Так, по Дягилевой, бич современного человека — это бездуховность. Утрата Высшего Начала, веры в Божественное на фоне усиления безликой равнодушной «тотальности» (Э. Левинас), враждебной ко всему живому, личностно-сокровенному, являются главной причиной «расчеловечивания» людей: «Порой умирают боги и права нет больше верить <…> Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином / Теперь больше верят погонам и ампулам с героином <…> Так иди и твори, что надо. Не бойся, никто не накажет. Теперь ничего не свято» [цит. по: 29]. Ощущение жуткого несоответствия действительного, существующего хода вещей желаемому гармоничному миропорядку во многом обусловлено богоутратой и ослаблением веры: «Светлоглазые боги глохнут / Заражаясь лежачим танцем / Покрываясь стальной коростой». Вера ставится под сомнение, обесценивается, теряет смысл из-за собственной «устарелости», обветшалости: купола сделаны из «прошлогодней соломы» («Полкоролевства»). Задуманный и созданный Господом мир оказался непоправимо ущербным: «Только сказочка х…я и конец у ней неправильный / Змей Горыныч всех убил и съел» («Выше ноги от земли»). Ущербность мира людей как очевидная неудача Божьего промысла — это ли не дискредитация божественного Лика (Лица), и — как следствие — человеческого, поскольку человек создан «по образу и подобию»: «Расчётной книжкой моё лицо» («Декорации»), «О камни разбивать фотогеничное лицо» («Продано»), «Заплаты на лице я скрою под чадрой» («Я голову несу…»).