Рок-н-ролл мертв - [6]

Потом, когда уже начался день, я снова заснул, и она — вместе со мной. Но я успел решить, что завтра первым делом Тошу найду. И набью ему морду. А еще порадовался, что Настя, молодец, не потянула в это дело милицию. А то бы не избежать нам всем больших обломов.

И еще я подумал о том, что нет больше «Дребезгов». Что же мне-то делать? Разве что в попсу податься. Там хоть бабки…

МИСТИКА

Только зря я радовался насчет ментов. Разбудил нас телефонный звонок.

— Да? — подняла трубку Настя. А потом, после паузы, ответила звонившему: — Хорошо. Я подойду.

Я видел, как ее лицо, и так-то довольно помятое, просто стерлось, на нет сошло во время этого короткого разговора. Она положила трубку и сказала мне:

— Меня в прокуратуру вызывают.

— Быстро они, — подивился я. — Пойти с тобой?

— Не надо, — трезво рассудила она, — понадобишься, и тебя вызовут. Чего зря нарываться.

Тогда я вызвался хоть подбросить ее. По дороге она сказала, что одно в этом звонке хорошо: теперь хоть не придется разыскивать Рома по моргам. Она так и сказала — Рома, а не «тело», например). Вчера она была в таком шоке, что даже не спросила у врачей, куда его повезли.

Не понравилась мне чем-то серая «Волга», которая шла за нами и вместе с нами остановилась возле прокуратуры. Но, когда, высадив Настю, я отправился домой, «Волга» осталась стоять, и я успокоился.

По дороге я зарулил к Джиму, но его не оказалось дома. Я только рассказал его предкам, какие у нас дела вершатся и дальше поехал. Но еще и дверь ключом не открыл, как услышал дикий телефонный трезвон. «Что-то вообще, жизнь у меня какая-то телефонная пошла», — думал я, торопливо отпирая замок и хватая трубку.

— Коля, — зазвучал взволнованный Настин голос, — это какой-то ужас…

— Что такое? Что там тебе сказали?

— Ты понимаешь, они совсем не по этому делу меня вызывали.

— Не из-за Рома?

— Из-за него. Но, понимаешь… Только я туда вошла, как они начали нести какой-то бред — что Ром ограбил сегодня ночью какой-то валютный магазин. Стали меня допрашивать, где я была с четырех до пяти утра…

— А что случилось в это время?

— Они твердят, что именно в это время и был ограблен магазин.

— Да какой, к черту, магазин? Ты им объяснила, что Ром в это время был уже мертвым?

— Не стала я об этом говорить. Что-то меня удержало. Понимаешь, все это так глупо звучало. Чушь какая-то. Я просто ждала, когда они меня отпустят. Но потом они показали мне запись…

Голос ее задрожал, и она примолкла.

— Какую еще запись? — У меня снова, как вчера, слегка поехала крыша.

— Этот магазин — частный. И хозяин там, видимо, крутой. У него в доме напротив, в одном из окон, установлена камера. И она ночью пишет все, что возле дверей делается. Он хозяину квартиры, чье окно, башляет за то, что тот кассеты меняет.

— Ну и что?

— Это был Ром. Мертвый. Понимаешь?! Он мертвый этот магазин грабил.

— Слушай, Настя, ты в порядке?

— Нет.

— Я и чувствую.

— Как ты думаешь, Крот, в порядке я, когда Ром умер? И когда я своими глазами видела, как он, мертвый, ломает дверь магазина?

Я слышал, что она сейчас-сейчас сорвется. Но произнес, наверное, самую идиотскую фразу, какую только мог:

— Ну, ты что-то не так увидела.

— Пошел ты!.. — крикнула она и бросила трубку.

Я сварил кофе и завалился на диван. Похоже, я слегка перегрузился впечатлениями. Мозги просто отказывались соображать.

Но после получасового разглядывания табачных колец и потолка сквозь них, я мало-помалу пришел к выводу, что разговор с Настей нужно продолжить. Я набрал ее номер, но трубку никто не поднимал. У меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Я спустился вниз, сел в «Жигуленок» и двинул к ней.

На этот раз я не мчался очертя голову, как ночью, и добрался только часа через полтора. И застал перед ее подъездом небольшую кучку зевак. Чуть поодаль стояла «скорая». Я даже не удивился. Пробившись к дверям, я увидел, как двое санитаров выносят на носилках прикрытое простыней тело. А за ними по пятам — зареванная Настина младшая сестренка Тома. Я тронул ее за плечо:

— Что с ней?

— Я открыла… А она… — и сколько я не тряс ее, сквозь слезы не смогла вымолвить больше ни слова. Тогда я догнал носилки и тот же вопрос задал санитару.

— Вроде, отравление. С час назад она кончилась. Но точно сказать можно будет только после вскрытия и анализов.

— Я взгляну на нее? Я ее друг.

Настя лежала с закрытыми глазами, неестественно закинув голову. Бледное лицо ее чуть припухло. Мертвая. Мертвее не бывает. Но, словно стараясь оттянуть время, я снова и снова пытался прощупать пульс, прослушать сердце. В конце концов, санитарам надоело стоять, и они двинулись к машине; а я, как заводная кукла, не отставая, брел рядом с носилками.

Дверцы захлопнулись и машина выехала со двора. Перед тем как сесть в нее, один из санитаров сочувственно похлопал меня по плечу и вроде бы хотел что-то сказать. Но потом только рукой махнул.

Я отвез Томку домой — к Настиным родителям. По дороге спросил, как у нее дела с поступлением в театральный, но она была не в состоянии произнести что-нибудь членораздельное, и ехали мы, в основном, молча. Я остановился у подъезда, и когда она выходила, поймал за руку, притянул к себе и, как мог нежнее, погладил волосы — такие же мягкие, как у Насти. По-моему, она слегка неравнодушна ко мне, как это бывает с младшими сестренками старых друзей или подруг. Как бы не было мне худо самому, я должен был ее поддержать. Пусть помнит, что у нее есть друзья, которые ее никогда не подведут. Я отпустил ее, она шмыгнула носом, мне показалось, с благодарностью, и пошла. Страшные слова готовилась она сейчас сказать отцу и матери… Я с ней подняться не набрался духа. Постоял немного и поехал. В прокуратуру поперся.