Рок-н-ролл мертв - [4]

Тут он взял меня за запястье и глянул на часы:

— Слушай, мы с тобой заболтались, а через минуту я должен быть на сцене. Я подумаю над тем, что ты мне сказал. Может быть, ты прав, я действительно раскис. — Он явно оклемался. — После поговорим.

— Нет, я больше не собираюсь разговаривать на эту тему. Все ясно, по-моему. Ты должен взять себя в руки и вылезти из дерьма, в которое вляпался. Так что — давай. И передай Насте, что я зайду на днях — на чашечку кофе.

Ром торопливо напяливал идиотский прикид, в котором работает второе отделение — сплошные кожа и железо.

— Слушай, — обратился я к нему напоследок, — я еще с Тошей хочу побеседовать. Ты хоть скажи, какую дрянь он тебе подсовывает?

— Героин, — бросил Ром, торопливо выметаясь из гримерки, — самого отменного качества.

Я обрабатывал очередной материал — репортаж с этого самого концерта «Дребезгов» в зале «России», когда в пятнадцать минут первого зазвонил телефон. Я не удивился: мне могут звонить и в три, и в четыре утра — стиль жизни. В трубке я услышал незнакомый женский голос:

— Алло, кто это?

— А кто вам нужен? — стандартно ответил я вопросом на вопрос.

— Слава богу, это ты, Коля.

Только теперь я ее узнал. Но что у нее с голосом?

— Что с тобой, Настя?

Секунду в трубке были слышны только потрескивания. И вдруг — плач. Навзрыд. Я слегка опешил:

— Да что с тобой? Эй, ты что-то вспомнила, или Ром что-то натворил? Только не нужно плакать. Успокойся.

Но она продолжала, и я начал злиться:

— Да хватит тебе реветь! Ответь, наконец, в чем дело?!

— Он… он умер.

Я вздохнул облегченно. Истеричка. Так я и думал, что она ляпнет что-нибудь вроде этого. Что она, что Ром: два сапога — пара. Я, правда, их обоих люблю, но порой они все-таки достают меня. И я стал говорить с ней, как говорят с капризным ребенком:

— Ну, что ты, Настя. Это — временный упадок. Мы только сегодня толковали об этом. Это пройдет. Он, как всегда, делает из мухи слона; да и ты…

— Что ты мелешь, Крот? Он лежит мертвый — в ванной.

Некий невидимка вылил мне за шиворот ковш липкой ледяной жидкости. В трубке снова послышались частые приглушенные всхлипывания.

— Подожди, Настя, я сейчас буду. А ты постарайся сделать что-нибудь: проверь пульс, сердце, вызови «скорую»…

— Уже вызвала. Сейчас иду встречать — на улицу. Если ты приедешь после них, я все равно буду у входа. Я не смогу быть в квартире одна.

— Жди! — крикнул я в трубку и кинулся вниз.

У меня было такое ощущение, будто кто-то показывает мне страшный, до нелепости, фильм с моим участием. Поехала крыша: я словно видел себя со стороны. Как я, уже сидя в «Жигулях», бестолково тычу ключом зажигания вокруг отверстия и шепотом матерюсь от собственной неловкости. Как выезжаю на темный, с отличным названием — «Лялин», переулок…

Очнулся я, миновав уже больше половины пути. Оказалось, что я километров под девяносто несусь по темному мокрому Новодмитровскому. Чуть сбавил скорость: не хватало только еще одного покойника.

Но что произошло? Несчастный случай? Самоубийство? Скорее — первое; если я правильно понял Костю, то оставил я Романа не в самом паршивом настроении, какое у него бывало в последнее время.

Я уже подъезжал к месту: вот магазин «Аленка», вот ворота во двор павловского психоцентра, вот — контора «Машинописные работы на дому»… И тут, возле самого дома, навстречу мне вывернула машина «скорой помощи». Улица была совсем пустой, так что вряд ли это было совпадением. На мгновение поравнявшись, в большом, в полкабины, окне я мельком увидел водителя и врача. «Вот и развязка», — пронеслось в мозгу, и машины разминулись.

Настя, как и обещала, ждала меня на улице. Она промокла до нитки, но, несмотря на мои уговоры, не захотела возвращаться в дом, тем более, что ждать больше некого: Рома, как я и предвидел уже увезли. Мне ничего другого не оставалось, как посадить ее в машину рядом с собой. Теперь мы неторопливо двигались по ночной Москве, и Настя рассказывала мне, как все произошло:

— Он сильно уставал в последнее время. А тут еще с родителями поссорился. Они все никак не могут простить, что он не работает на «нормальной» работе. И еще — что мы с ним не расписаны; «в грехе» живем. И я тут еще… Полгода назад врач сказал, что мне нужно серьезно лечиться, иначе — о ребенке даже и мечтать не стоит. И вот я бегала с процедуры на процедуру, и мы почти не виделись с ним: днем — я в больнице, вечером — он на концерте. Или вообще — гастроли. А когда мы все-таки встречались, я стала замечать, что он как будто не в себе. Потом мне Клен позвонил и сказал, что Ром ширяется. Я не поверила сначала. Но стала приглядываться и убедилась, что так оно и есть. А завести с ним разговор на эту тему… Все не знала, с чего начать.

Но сегодня он был какой-то особенный: еле на ногах стоял, а шутил, дурачился, как раньше. И все напевал: «Прекрасная ты, достаточный я, наверное мы — плохая семья…», знаешь?..

— Из «Радио Африки», — кивнул я. — «…Сейчас мы будем пить чай…»

— И мы пили чай. Он очень много говорил о тебе. Кстати, спасибо за то, что так назвал дочку.

Мне было неловко слышать это в такую минуту, и я промолчал, а она продолжила описания подробностей нынешнего вечера.