Рок-н-ролл мертв - [12]

Дядя Сева развязал мне руки, предупредив, что лучше мне не дергаться, и мы, миновав двор, подошли к корпусу.

Вахтер, выйдя на звонок, поворчал немного насчет «в нерабочее время — не велено», но впустил-таки. Поднялись мы на шестой этаж, Тоша остался в коридоре — на стреме, а дядя Сева открыл ключом дверь и, пропустив меня вперед, запер ее изнутри.

На первый взгляд это был самый обыкновенный больничный кабинет для проведения физиопроцедур: лежанка, крытая белой простынкой, возле нее — столик с поблескивающей металлическими уголками коробкой какого-то прибора. Но если слегка приглядеться, становилось ясно, что все здесь на порядок лучшего качества, чем в обычной больнице: и простынка «нулевая», и столик — импортный, а уж прибор и вовсе ультрасовременно выглядит — словно из какого-то штатовского фильма. Еще там стоял шкаф с неаппетитными сосудами и неприятными инструментами, а слева от шкафа находилась дверь в смежную комнату.

Севостьянов сразу подошел к прибору, чем-то на нем щелкнул, и передняя панель засветилась зелеными и красными огоньками. Потом он открыл одну из застекленных дверок шкафа, вынул оттуда одноразовый шприц, флакончик с какой-то жидкостью и указал мне на лежанку: «Сюда».

Я лег и начал потихоньку соображать: то, что он прибор включил, и что колоть меня собирается — взаимосвязано… А он мою руку берет, трет запястье ваткой со спиртом и говорит при этом:

— Ты не бойся, это — без героина, чистый, как слеза.

Потом вгоняет мне этой дряни кубик и садится в кресло перед прибором — ко мне спиной. (А чего ему бояться? Что я сделаю? За дверью — Тоша с пушкой.) Одевает он на череп обруч, металлический вроде, от которого к прибору кабелек тянется, и начинает чего-то колдовать: на кнопки нажимать, ручки крутить… А я в этот момент окончательно просекаю: сейчас, все что у меня в голове, у него как на ладони будет. И то, что нет в природе никаких разоблачительных писем, и то, что никогда не собирался я с ним работать, и то, что так я их с Тошей ненавижу, что даже если б и не знал я ничего про Рома, все равно бы меня пришить следовало — на всякий пожарный. И уж за чем, за чем, а за этим-то у них не заржавеет. Удавят, как цыпленка.

Бегут в моей голове все эти мысли, а сам я в этот момент чувствую, что начинаю входить в какое-то состояние необычное: не то, чтоб торчу, но ясность в башке — поразительная. Это от введенного препарата, догадался я (позднее я узнал, что и правда, есть такой побочный эффект).

Приподнялся я и сел на краешек лежанки. И дяде Севе через плечо заглядываю. И вижу: передняя панель разделена на две одинаковые части, а на них — кнопки сенсорные и экранчики с цифрами; пара кнопок на каждый экранчик. Возле кнопок треугольничками показано увеличение и уменьшение, а под экранчиками надписи: «зрение», «слух», «обоняние», «вестибулярный аппарат»… Всего (я пересчитал) двадцать один блок. И еще один отдельно — под его экранчиком написано: «общие характеристики психического состояния».

Севостьянов быстро установил нужные цифры на одной стороне, а на другой, напряженно наморщив лоб, стал медленно наращивать показание экранчика в блоке «память». Все, — понял я, — если я не сделаю ничего прямо сейчас, я — погиб, если же сделаю, появится хотя бы один шанс выкрутиться.

Я огляделся, и увидел возле лежанки металлический стульчик с вывинчивающемся деревянным сидением. Быстро, но очень осторожно, чтобы не спугнуть дядю Севу шумом, я оторвал стульчик от пола и медленно-медленно стал заносить его над головой сидящего. В этот момент дядя Сева, видимо, нашел, то что искал: он оторвал палец от кнопки и откинулся на спинку кресла. И тут же, вздрогнув, повернул ко мне искаженное гримасой страха лицо. Я уверен, он не мог ничего услышать; он прочел мои намерения с помощью прибора. Но — поздно. Изо всех сил я опустил массивный предмет на его голову.

Он, бедолага, даже не охнув, завалился на бок, и я только коленку успел подставить, чтобы он не загремел на пол. Обруч слетел с его головы и повис на кабеле.

Стульчик я, аккуратненько так, поставил на место и, оттащив дядю Севу на кушетку, прижал ухо к его груди. Живой. Я кинулся к окну. Решетка укреплена очень солидно, нечего и пытаться ее выломать, тем более — бесшумно. Если бы ее не было, пожалуй, можно было бы рискнуть — под окном проходит довольно широкий уступ, по которому можно было бы перебраться к окну другого кабинета. Шестой этаж… Но я бы рискнул. Стоп! Может быть, окно смежной комнаты? Я бросился туда.

Она оказалась совсем маленькой: письменный стол, стул, да тумбочка. Но окно — есть! Есть и решетка. Забравшись на стол, я распахнул створки рамы и убедился, что и тут она укреплена не менее надежно. Даже, будь в моем распоряжении приличная пилка, мне понадобилось бы два-три часа, чтобы перепилить несколько прутьев… А Тоша начнет беспокоиться уже минут через тридцать-сорок. И нет у меня пилки.

Меня лихорадило, и отчаяние не позволяло сосредоточиться. Ломануться в коридор? Это — на самый крайний случай. Пока у меня есть время, я должен искать более безопасный путь, чем прыжки на пистолет…