Рок-н-ролл мертв - [11]

— Может быть, я могу вам чем-то помочь? — спросил я чересчур, наверное, саркастически для человека в моем положении; хотя очко у меня и играло — не железное.

— Если б ты, Крот, не лез не в свои дела, тебя бы и не трогал никто, — вмешался Тоша.

— Это то, что вы Романа с Настей убили — не мои дела?

Тоша искренне, по-моему, удивленный искательно глянул на Севостьянова.

— Да, Антон, так вышло. Он не выдержал тройной дозы. Я не хотел. Но теперь, понимаешь, обратной дороги нет. Если дело раскрутится, и тебя потянут. А вот этот, — дядя Сева кивнул на меня, — и девчонка еще — случайно в курсе оказались. С ней я меры уже принял, теперь придется и его убрать.

— Анатолий Алексеевич, — с дрожью в голосе говорит Тоша, — я в это дело ввязываться не буду. Даже если и потянут меня, ничего серьезного за мной нет. А убийство — это не игрушки…

— А ты что думал, мы тут в игрушки играем? — зло оборвал его дядя Сева. — Нет уж, назвался груздем — полезай в кузов. Ты что думаешь, мне все это нравится? Я что — уголовник? Но сейчас другого выхода просто нет. И кончать его, — он снова кивнул в мою сторону, — будешь именно ты. Иначе, понимаешь, продашь ты меня, чуть тебя покрепче прижмут.

И воцарилось долгое молчание.

То ли какой-то детектив мне вспомнился, то ли вдохновение накатило, только тишину эту, отчаянно блефуя, нарушил я:

— А зря вы думаете, что если меня грохнете, все ништяк будет. Зря вы меня за фраера держите. Я что, не понимал, куда еду? Все, что я знаю о вас — и об убийстве, и об ограблении (при этих словах Тоша снова искательно глянул на Севостьянова), я сначала отпечатал в пяти экземплярах, под копирку, потом разложил по конвертам и отдал надежному человеку. Письма адресованы в самые разные места — в прокуратуру, например, в «Аргументы и факты», еще кой-куда…

— Тебе никто не поверит! — чужим голосом вякнул Тоша, а Севостьянов слегка пригнулся, словно от неожиданно навалившейся тяжести. Я же, обрадованный успехом, возразил:

— Поверят, Тоша, поверят. Письма ведь не к кому попало попадут, а только к тем людям, которые меня «от и до» знают. Они поверят. И в лепешку расшибутся, но вас достанут. К тому же письма-то эти будут отправлены только в том случае, если я исчезну или со мной произойдет какая-нибудь беда. Это как раз и будет главным подтверждением того, что все мною написанное — правда.

— Что ты о нас знать-то можешь, гаденыш? — задал риторический вопрос дядя Сева; но в голосе его угадывалась неуверенность, и я понял, что ситуацию пока что контролирую.

— Да уж побольше, чем вы думаете. Я же вас уже давно вычислил. И Тоша, случалось, кое-что болтал. Он ведь — болтун…

Дядя Сева так на него глянул, что Тоша быстро-быстро затараторил:

— Врет он все, Анатолий Алексеевич, ничего я не говорил. Да я и сам ничего не знаю…

— Заткнись, — обрубил Севостьянов и поднял на меня свой умный но тяжелый, как свинец взгляд серых глаз:

— Что же тебе, мил человек, надо? Раз ты так много знаешь, тебя тем паче живым отпускать нельзя. Зачем искал? Зачем людей моих, понимаешь, губил?

Вот это был удар ниже пояса. Зачем я его искал, если я его и не искал вовсе? Но надо было что-то сочинять. И я ляпнул, что в голову пришло:

— Я хочу работать с вами.

— Они посмотрели друг на друга и усмехнулись одновременно. Да, промазал.

— Вот что, Антон. Нужно его просто прозондировать. И все мы узнаем: писал он эти письма или нет, а если писал — то кому передал. Благо, сегодня суббота, там нет никого.

— Анатолий Алексеевич, — отвечает ему Тоша, — он хоть и врет, что с нами работать хотел, а я ведь его знаю, с ним можно и договориться. Мужик он деловой, к героизму особому не склонный. Если сумеем ему объяснить, что нет у него другого выхода, с нами будет.

Даже и не знаю, спасибо Тоше говорить за такое обо мне мнение или наоборот — оскорбляться.

— Сейчас с ним возиться — времени нет, — говорит Севостьянов. — Вот прозондируем, там и видно будет: ежели врет он все — сам понимаешь, — он выразительно провел ребром ладони по шее, — а не все, тогда, возможно, и разговаривать будем. Агитировать. Тряхнем, понимаешь, стариной; а — комсорг?

И они засмеялись — так глумливо, что мне тошно стало. Хотя тошно мне стало еще раньше: от словечка этого — «прозондировать» Зондировали мне как-то желудок — кишку глотал пальца в два толщиной. Мерзко до крайности. А этих, я так понимаю, мозги мои интересуют. Так что перспективы — радужные.

Уже в машине до меня дошло, какого я свалял дурака. Надо было сказать, что я хочу взять с них деньги. В такую-то причину они бы поверили, знаю я этот народ. Разыграл бы из себя шантажиста, поторговался бы, глядишь, живым бы ушел. Но теперь — поздно рассуждать.

Молчим. Едем. Вдруг дядя Сева и говорит:

— Ты вот что, Антон. Когда прибудем, ты в саму лабораторию не заходи. Посиди возле двери, посторожи. На вот. — Он полез куда-то под сидение, вынул оттуда пистолет и отдал Тоше. — Окна там с решетками, не убежит; а вот дверь — постеречь надо.

Вот, значит, как. Лаборатория. Не хухры-мухры.

Дорога, которой мы двигались, была знакома мне. Вот магазин «Аленка»… Машина остановилась возле огороженного высоким металлическим забором богатого зеленью комплекса психоневрологического центра имени Павлова. Да я мимо этих ворот чуть не каждый день езжу: в двух кварталах отсюда живут Роман с Настей… Жили.