Родной очаг - [43]
Встали до рассвета, чтобы управиться со своим клочком, пока земля влажная. Немало уже кустов посадили, когда мимо прошел Глемездик. Поздоровался по старой памяти и, минуя их огород, крикнул:
— Слыхала? У Гордея Пилявца этой ночью кто-то картошку из погреба украл!
Крикнул — и пошел. Ганка даже не сообразила сразу, о чем это он. И вдруг выпрямилась, изменилась в лице. Лопата выскользнула из рук. Хотела заглянуть Ивану в глаза, а тот прятал их, притворяясь, что ничего не слышал, что очень заинтересовался борозняком[10].
— Иван…
Прутиком он перевертывал борозняка с боку на бок.
— Иван…
Видно, ему заложило оба уха. Толик подошел и толкнул его в плечо, но старший брат турнул его локтем — и все прятал глаза.
— Дети, — сказала мать, — смотрите, где бугорки, доставайте из них посаженную картошку.
Выкапывать принялись с большей охотой, чем сажали. Толик побежал за второй лопатой, а Саня прямо руками выгребала. Иван между тем нашел еще одного борозняка. Толик, искоса поглядывая на мать, подошел к нему и шепнул:
— Беги!..
Иван опять толкнул его локтем, но уже полегче. И снова согнулся, копаясь в земле. Однако посаженной картошки не выбирал.
Саня старалась поймать его взгляд, но напрасно. Иван упорно смотрел под ноги.
Когда участок был перекопан, когда выгребли все, что посадили, ссыпала Ганка картошку в кучу и сказала Ивану:
— Неси туда, откуда принес.
Сын пробовал взвалить на себя мешок, но сколько ни топтался — силы не хватало. Оторвать от земли оторвет, а дальше — не может. Когда Саня с Толиком бросились помогать ему, мать сказала:
— Пусть сам! Умел принести, пусть сумеет отнести.
Как Иван ни крепился, как ни храбрился, но и у него выступили слезы. Ганка ему и поддала — стало ей вдруг жаль ребенка, и самою себя, и еще чего-то жаль, о чем она и словами не могла сказать.
Вот так они и шли: Иван впереди аж сгибался под мешком, за ним ступала мать, а позади — Саня и Толик. И никто не смотрел прямо перед собою, все уперли взгляд под ноги, все были хмуры и злы. До Гордеевой хаты было не так уж близко, и мать удивлялась, как это Иван мог столько дотащить. Но умел украсть, пусть сумеет и отдать. Разве она учила его брать у людей без спроса? Разве она сама когда-нибудь утащила чужое? Не было такого и не будет, как бы тяжело ни приходилось.
— Куда это вы целым стадом? — спрашивали у Ганки, здороваясь.
Она же на приветствия не отвечала, а глаза глядели под ноги в пыль, на людей и не поднимались. Однако какая-то искра радости тлела в Ганкиной душе. Раз спрашивают, куда это они, значит, еще никто ничего не знает. Но… разве в Збараже что-нибудь утаишь? Что весь Збараж, что их Хацапетовка — одинаково.
Гордей Пилявец как раз выходил со двора. Мешочек с инструментом держал под мышкой: наверно, к кому-то на работу торопился. Были у него белые, словно присыпанные снежком усы, а снизу желтизной взялись от табака. Под самым глазом — белый рубец: когда-то щепка отскочила и глубоко прорубила.
— Здравствуйте, — сказала Ганка. — Принимайте воров!
Словно пошутила, а у самой хоть бы черточка дрогнула в лице. Гордей глянул на парнишку с мешком, все понял.
— А разве вы воры? Вы — добрые люди.
У Сани от услышанного внезапно расцвело лицо. Весело посмотрела на братьев, но они были хмуры, и она запечалилась.
— Были добрыми, да злыми стали, — сказала мать. — Посмотрите на этого разбойника! Вы только полюбуйтесь на него!
— А что, славный, — незлобиво сказал Гордей. — Только он не один, наверно, а еще с кем-нибудь, потому что многовато забрали картошки. Да что я вам скажу? У меня картошки хватит, а если вам нужна, так не отдавайте.
— Гордей… — начала было Ганка и не договорила.
— А что — Гордей? — устремил на нее лукавый взгляд. — Если взял парнишка, то, наверно, о семье заботился, хотел помочь. Не побежал же пропивать, не понес на базар.
— Простите… — вновь не договорила Ганка.
— И для чего было парня так позорить? На нем лица нет.
У Ивана руки так занемели, что он и не почувствовал, как тяжелый мешок выскользнул и упал на землю. Мешок развязался, и картошка раскатилась по траве. Мальчик нагнулся, стал собирать. Саня с Толиком бросились на помощь.
— Не возьмем у вас ничего, — сказала мать. — Простите, что так случилось. Только я не хочу, чтобы они росли ворами, чтобы на чужое косо поглядывали. Пусть учатся сами на себя зарабатывать.
— Ганка, у меня руки есть, ремесло имею. А вы…
— Умеет воровать — пусть сумеет заработать.
— Возьмите эту картошку, а осенью отдадите.
— Спасибо, Гордей, но взять ее — это еще раз себя опозорить.
Засеяла тот клочок земли маком. А как маку немного не хватило, посадила на огороде цветы, — не должна земля попусту выгуливать.
Иван в тот же вечер исчез из дома. Сперва думала, что у кого-то из своих товарищей задержался и заночевал. Да не пришел и на рассвете. Ганка испугалась — а что, если ребенок на себя руки наложил? Бегала искать, расспрашивала. Никто не видел. И лишь на другой день, в полдень, кто-то сказал, что видели его в Новой Гребле. Мать догадалась: наверно, к дальним ее родственникам забился в соседнее село. «Ничего, — думала с облегчением, — срам не носить каждый день за плечами, переживет. Переживет — и никогда на такое не решится. А если я не выведу их в люди, так кто тогда выведет?»
В новом романе известного украинского писателя Е. Гуцало в веселой и увлекательной форме, близкой к традициям украинского фольклора, рассказывается о легендарном герое из народа Хоме Прищепе, попадающем в невероятные и комические ситуации. Написанный в фантастико-реалистическом ключе, роман затрагивает немало актуальных проблем сегодняшнего дня, высмеивает многие негативные явления современной действительности.
В первую книгу киргизского писателя, выходящую на русском языке, включены три повести. «Сказание о Чу» и «После ливня» составляют своего рода дилогию, посвященную современной Киргизии, сюжеты их связаны судьбой одного героя — молодого художника. Повесть «Новый родственник», удостоенная литературной премии комсомола Киргизии, переносит нас в послевоенное киргизское село, где разворачивается драматическая история любви.
Тевье Ген — известный еврейский писатель. Его сборник «Наши времена» состоит из одноименного романа «Наши времена», ранее опубликованного под названием «Стальной ручей». В настоящем издании роман дополнен новой частью, завершающей это многоплановое произведение. В сборник вошли две повести — «Срочная телеграмма» и «Родственники», а также ряд рассказов, посвященных, как и все его творчество, нашим современникам.
Бурятский писатель с любовью рассказывает о родном крае, его людях, прошлом и настоящем Бурятии, поднимая важные моральные и экономические проблемы, встающие перед его земляками сегодня.
Новый роман-трилогия «Любовь и память» посвящен студентам и преподавателям университета, героически сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны и участвовавшим в мирном созидательном труде. Роман во многом автобиографичен, написан достоверно и поэтично.
Нынче уже не секрет — трагедии случались не только в далеких тридцатых годах, запомнившихся жестокими репрессиями, они были и значительно позже — в шестидесятых, семидесятых… О том, как непросто складывались судьбы многих героев, живших и работавших именно в это время, обозначенное в народе «застойным», и рассказывается в книге «В полдень, на Белых прудах». Но романы донецкого писателя В. Логачева не только о жизненных перипетиях, они еще воспринимаются и как призыв к добру, терпимости, разуму, к нравственному очищению человека. Читатель встретится как со знакомыми героями по «Излукам», так и с новыми персонажами.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!