Родники - [15]
В раму окна со двора кто-то царапается, окно раскрывается, и розовое, с веснушками на носу лицо Дуняши заглядывает в комнату.
— Ты чего не идёшь на улицу? — спрашивает она, увидев меня, и ахает:
— Ах, какое платье красивенькое! Тебя с собой мамка берёт ай нет?
Я смотрю на неё и вдруг мне становится стыдно, я краснею так, что сама чувствую, как кровь приливает ко лбу. Как могло быть, что я называла сейчас Дуняшу противной? Милую мою подружку…
Она наклоняется, что-то с трудом поднимает на уровень подоконника, и славная толстая мордочка Катюшки появляется на миг и снова скрывается: Дуняша не может удержать её так высоко, а Катюшке это уже понравилось, и она громко хнычет за окном. Как же всё-таки случилось, что я не с ними?
Что-то я сделала неправильно, думаю я. Но что? Не хотела надеть это платье? Если бы я сказала простым голосом, мама не рассердилась бы и объяснила мне, что платье-то хорошее. Когда я говорю простым голосом, мама никогда не сердится. Я слышу свой противный, упрямый голос, вижу, как я дёргаю на себе платье и говорю, что оно плохое… Вот я какая была, а мама всё не сердилась. А потом она сказала: «Старалась, шила…» Почему в это время я не подошла к ней? А теперь её нет!
Несколько секунд я стою в раздумье: где мама? Только бы она была около меня, уж я бы всё поправила! А вдруг она ушла совсем, оставила меня на весь день?
Я срываюсь с места и бегу по коридору в маленькую нашу кухоньку. Там тихо, мамы нет! Деревянный выскобленный стол чисто светлеет, на нём никто ничего не делает… Ну, конечно же, она ушла совсем!
Я уже поворачиваюсь, чтобы бежать искать её на дворе, как вдруг замечаю: мама стоит у окна и задумчиво смотрит перед собой. Я охватываю сё руками, прижимаюсь лицом к её платью и кричу:
— Мама! Мама! Мама!
И снова возвращается хорошее, а то плохое, что только что было, отодвигается и отодвигается…
Вечером я, набегавшись с Дуняшей, настроив «городов» для Катюшки, которая в этот день мне совсем не надоедает, сижу за ужином, и голова моя клонится, клонится… и опускается на стол. Отец берёт меня на руки и несёт на кровать. Пока он снимает с меня туфли и платье, я уже в полусне слышу задумчивый голос мамы:
— Как много надо знать, как много надо уметь! А ведь нас-то как воспитывали: битьём да криком.
Талант
Больше всех сказок я любила сказку про Василису Прекрасную и могла слушать ее каждый день. Вместе с Василисой мы шли по дремучему лесу к дому бабы Яги, и череп двумя лучами освещал нам дорогу. Но самое чудесное происходило, когда Василиса за одну ночь справлялась с любой работой.
Вечер. У нас в комнате на сундуке сидим мы с Дуняшей и Митей (с тех пор, как мы встретились на Трубной, он иногда приходит к нам играть) и слушаем, как отец рассказывает нам сказку о Василисе Прекрасной. На столе горит лампа, мама, склонив голову, подрубает на руках тоненький платочек, и на лёгкой ткани красиво двигаются её пальцы. А Василиса тем временем выносит царю-батюшке вышитую ею за одну ночь нарядную рубашку!
Вдруг в окошко стучат. Мама открывает дверь и радостно вскрикивает:
— Ну, наконец-то! Мы уж и ждать перестали!.. Давай сюда чемодан. А это подушки? Нет, нет, я возьму…
Кто-то раздевается в передней, и в комнату с молодым оживлением входит невысокая женщина, поправляя рукой крутые завитки тёмных, чуть тронутых сединой волос. Пока она здоровается с отцом, и вижу, что волосы у неё подстрижены на затылке, и это меня удивляет так же, как и Дуняшу: у всех женщин, которых мы с ней видели, были длинные волосы.
Но чёрная с серебром шапка волос на небольшой её голове очень красива. И вот она подходит ко мне, неожиданно берёт двумя руками мою голову, прижимая уши, поворачивает к себе и наклоняется. Я вижу два карих глаза, они внимательно и любовно смотрят на меня, ласковый их свет греет, и я уже люблю эти немного печальные глаза. И вдруг замечаю, что щёки и лоб женщины густо покрыты маленькими ямками и только около губ чуть морщится улыбкой гладкая, молодая кожа.
Так вот она какая, Клавдичка, мамина двоюродная сестра! Это о ней мама предупреждала меня: когда увидишь Клавдичку, не рассматривай её лицо: оно сильно изуродовано оспой.
Но ведь первыми пришли и познакомились со мной удивительные ласковые глаза Клавдички, я совсем не замечаю, что её лицо изуродовано, и, закинув обе руки ей на шею, утыкаюсь в белую, складочками блузку.
Всегда бывает интересно ждать человека, который где-то существует, но ты никогда его не видела. Мама часто говорила: «Вот Клавдичка приедет, вот Варя от дедушки Никиты Василича приедет». Я думала, что они обе большие девочки, с косами, а вот она какая, Клавдичка!
Меня всё в ней привлекает: её белая блузка с высоким воротником, длинная чёрная юбка, схваченная в талии широким поясом, маленькая рука и густой низкий голос.
— А ну, показывай своих друзей, — говорит Клавдичка. — Так это Дуняша? Очень хорошо! Митюшка? Ну, здравствуй, Митюшка.
И внезапно в передней кто-то шумно хлопает дверью, и оттуда слышится:
— Вот! А вы говорили, я заблужусь, а я совсем не заблудилась!
И в комнату заглядывает девочка. Драповое её пальтишко всё осыпано крупными каплями дождя, тёмные волосы рассыпаны по плечам, улыбающееся лицо её сияет радостью. Ну и девочка! Но мне почему-то жалко, что у Клавдички оказалась такая девочка, — это, наверно, её дочка.
