Родная земля - [4]

Керим шёл легко, словно бы не оставил позади несколько километров. Впрочем, разве устают в двадцать лет! А Керим был высоким, плечистым, тонким в талии, перехваченной поверх старенького халата витым платком. Глаза его, цепкие как у беркута, глядели весело, и только, когда он задумывался, в них появлялся холодный блеск. Прямой тонкий нос и тёмные густые брови завершали его сходство со степной вольной птицей. А белая папаха на голове и чёрные щетинистые усы придавали ему вид суровый и непреклонный, хотя был он душевным и скромным парнем, бесхитростным и открытым.

— Вот был у меня друг, Таги-чабан, не знаю, помнишь ты его… — Керим обращался к Чары, но было видно, что говорит он как бы для самого себя. — Я его слова запомнил: «Не думай, что пустыня мертва: здесь каждый холм, каждый куст саксаула — история». Он много знал таких историй, бедняга Таги.

Чары встрепенулся, глаза его загорелись любопытством. Он даже повернулся в седле.

— А не рассказывал Таги, почему это место называют Ак Эркек-Чал Эркек?

Улыбка тронула тонкие губы Керима.

— Рассказывал…

— Ну? — нетерпеливо подогнал его Чары. — Почему же?

— Да тут такое дело… — почему-то тянул Керим. — Видишь ли, всяк по-своему понимает рассказ…

— Ты расскажи, уж как-нибудь пойму, — обиделся Чары, и на его длинном лице яснее проступили угри.

Керим посмотрел на чолука внимательно.

— Ладно, слушай.

Но прежде, чем начать рассказ, Керим оглядел отару, заметил отстающих овец, снял с плеча узловатую палку, и размахнувшись, швырнул её, крикнув громко, отрывисто:

— О-ё!

И сразу же туда, где упала палка, с лаем кинулись зазевавшиеся было псы.

— Вот так-то, — удовлетворённо сказал Керим. — Эту историю я тебе расскажу, Чары. Потом. А сейчас все Таги из памяти не выходит. С ним я в первый раз в пески вышел.

Чары повернулся в седле и так, боком, сидел пока Керим рассказывал.

— Было это давно, мальчонкой малым совсем был. Трудно мне приходилось, хоть и не баловнем рос. К делу приучен, а только ведь дома-то одно, а здесь, в песках, совсем другое. Здесь один на один с пустыней, даже если люди рядом. В общем плохо мне было, от тоски хоть волком вой. Но чувства чувствами, а хозяин работу спрашивает. Так что не зевай. А был я не опытен Уж и не знаю как, а только потерялся у меня хозяйский верблюд. Будто бы вот сейчас был возле колодца, оглянулся — нет его. Я туда, сюда — нет да и всё. А тут как на зло приехал сам Атанияз-бай. Набросился на меня с кулаками: подавай ему верблюда, хоть из-под земли достань! Таги-чабан заступился поначалу: сам, говорит, пойду искать. Атанияз ни в какую. Мальчишка виноват, кричит, пусть сам и ищет, в другой раз умней будет. В общем пошёл я искать. Верблюд не иголка, конечно, но и пустыня — не байский двор… Сначала по следам шёл, думал: вот-вот нагоню. Да где там! Из сил выбился. А под конец и след потерял. День на исходе, а у меня вода и чурек кончились, а проклятого верблюда всё не видно. Отчаянье охватило. Назад бы повернуть, да страх не пускает: с Атаниязом шутки плохи. А когда увидел я под вечер следы от чарыков и, приглядевшись, понял, что это мои же следы, совсем испугался, понял: заблудился. Озираюсь, все барханы как один, куда назад, куда — вперёд — не поймёшь. Это сейчас мне хоть днём, хоть ночью — всё нипочём. А тогда… Жутко мне стало, ох как жутко! Одна мысль, одно желание осталось — к людям выбраться. А куда идти? Пошёл. Думалось вначале — к колодцу иду. А потом сомнения взяли: колодец в другой стороне. Повернул обратно. Сделал несколько шагов, и снова будто кто-то шепчет на ухо: «Не туда идёшь»… Как тут голову не потеряешь?.. А потом пришёл страх. Голод, жажда, усталость — всё это ерунда по сравнению с ним. Пока страх не овладел тобой, можно ещё бороться, а когда схватит он тебя, — тут всё, конец.

— Ну, и как же, — с нетерпением спросил Чары, — вышел всё-таки?

Керим усмехнулся:

— Нет, погиб в песках.

— Да ты что! — ужаснулся было чолук, но вспомнил, о ком шла речь, смутился, насупился. — Шутишь… Ты рассказывай.

— Да что рассказывать, — вздохнул Керим. — Выдохся я совсем, без сил упал на песок, не помня себя. Уж далеко за полночь отыскал меня Таги. Оказалось, что весь день плутал я вокруг колодца. Спасибо Атаниязу, не прогнал…

— А верблюд? — поинтересовался Чары. — Нашёлся тот верблюд?

— Нашёлся. Куда ему деться! Таги объяснил мне, что верблюд не уйдёт далеко. Вот тогда он и рассказал мне ту легенду…

— Ну-ка, ну-ка, — снова оживился Чары. — Интересно.

И услышал он удивительную историю…

Было это давно. Туркмены, кочуя по степи, пасли свои стада. И худо ли, счастливо ли жили, но это была земля их предков, и они любили её и не мечтали ни о какой другой.

Но ступило на эту землю войско хивинского хана. Иноземцев было так много, что они, как рассказывали, могли заполнить всю Шихмансурскую степь. Но хан сказал:

— Мы не тронем вас, если уплатите дань. Я милостив и даю вам право выбора. С каждого дома мы должны получить юношу, девушку или верблюда.

Собрались туркмены, долго советовались и решили: дань платить не будем.

Каждый, кто мог, взялся за оружие.

И задрожала земля под копытами всадников, запылали юрты, кровью окрасилась степь. Ничего нельзя было услышать на много переходов вокруг, кроме звона сабель, стонов раненых, воплей женщин и плача детей. Битва была жестокая. И прогнали бы туркмены ненавистного врага со своей земли, да предали свой народ ханы и беки. Им-то что! У каждого стада верблюдов в степи, десяток отдай — не заметишь. А бедняку где взять верблюда? Прощались родители с сыновьями и дочерьми, которых ждала чужая, недобрая сторона, злая судьба. Земля повлажнела от слёз — каждый знал, что расстаются не на день, не на месяц, может, навсегда.