Родная земля - [26]

— Ты что, поверил их сказкам?

— Я — что, люди верят, — снова вздохнул хозяин.

Если уж такие, как Оразсахат, стали колебаться, то от чабана всего можно ожидать.

— Керим, сын мой, — вкрадчиво сказал Атанияз, — я позвал тебя сюда с дальнего пастбища не для того, чтобы узнать положение дел в отаре. У меня к тебе очень важное дело. Я хочу поговорить с тобой, посоветоваться.

Керим не сомневался, что хозяин вызвал его неспроста, и у него вдруг гулко застучало сердце, когда, наконец, заговорил бай. А что если… Но он боялся даже подумать об этом… Зиба сидела в углу, низко склонившись над рукодельем, а ее отец назвал Керима сыном…

— Ты знаешь, как усложнилась жизнь, — продолжал бай. — Люди словно с ума посходили, волком смотрят друг на друга. А я хочу жить по-старому, как жили наши деды, хочу делать добро своим ближним, а не перегрызать им глотки.

Керим ничего не понимал. Он сидел очень тихо, не шевелясь, и ждал желанного слова. Но бай говорил о другом.

— И тебе я хочу делать добро. Я мог бы дать тебе много овец. Владей, будь богатым, ты заслужил это. Но теперешняя власть не любит, когда люди богатеют. Тебя назовут баем, кулаком или как там еще — и все заберут.

— Но я не хочу рассчитываться, бай-ага, — еле слышно сказал Керим.

— Я знаю, что ты верен мне, — встрепенулся Атанияз, — что ты свой. Только вот беда — кое-кому не нравится наша дружба, Керим. Есть люди, которые хотят поссорить нас. Им завидно, что ты молодой, а тебе уже отара доверена, что ты сыт. обут, одет, сам себе хозяин.

— Вы не беспокойтесь, бай-ага, — сказал Керим, с горечью понявший, что разговор идет вовсе не о нем. — Мы как служили, так и будем служить вам. А если кто захочет хоть травинку на ваших пастбищах тронуть, мы его там, в песках, так отделаем, что он дорогу забудет туда.

Он вытер краем халата взмокшее лицо и посмотрел на Зибу. Она все так же сидела в своем углу, но, ему показалось, что губы девушки дрогнули в улыбке.

Атанияз положил ему руку на плечо, сказал, довольный:

— Я всегда считал тебя самым лучшим и самым надежным чабаном, Керим. Это у тебя от отца. Я хорошо его помню. Отличный был чабан и человек смелый, умел, когда нужно, постоять за себя! И ты такой!

Керим смутился, пробормотал:

— Ай, ладно, бай-ага…

Атанияз засмеялся.

— Ну-ну, не скромничай. Огульхан, завари-ка нам еще чайку!

Жена поставила перед ним чайник и вернулась на свое место.

— Мама, — обратилась к ней Зиба, — посмотри, если я сюда нанесу узор, вот так, хорошо ли будет?

Огульхан удивленно повернулась к ней.

— С чего это ты стала советоваться? Всегда все делала по-своему.

Зиба вдруг рассмеялась, озорно блеснули ее глаза.

— Но ведь и вы изменились, — сказала она, — раньше в это время все мы на пастбищах были, а сейчас дома сидим.

Атанияз нахмурился. Он вспомнил ночной разговор в доме Оразсахата.

— Я собираюсь перебраться на пастбища Есем семейством, — сказал он. — В сельсовете говорил, Батыр поддержал — государство больше масла и шерсти получит.

— Ну, всем туда ехать незачем, — возразил Оразсахат. — Надо столько добра с собой везти — легко ли! Напрасно ты это затеял. А о государстве беспокоиться я тоже не собираюсь — своих хлопот полон рот.

Среди женщин, сидящих поодаль, прошел легкий шум. Многие месяцами не видели мужей, живущих в песках, и только весной могли поехать к ним.

Атанияз услышал, как одна из них сказала:

— Больше масла получили бы, а чего здесь без толку сидеть?

И он подхватил:

— Э, Оразсахат-бай, наши люди любят степь, свою кормилицу. Поехать в пустыню, которую посетил сам святой Хидыр, — это дело богоугодное. Не неволь людей, Оразсахат. Пусть, как и прежде, едут женщины на пастбище. Весной в песках — рай..

Оразсахат проворчал что-то неопределенное в ответ и переменил разговор…

И вот, теперь заговорила об этом же Зиба.

— Не знаешь — не болтай, — повернулся к дочери Атанияз. — Мы только задержались немного, а скоро все поедем на пастбище.

У Зибы запылали щеки от радости.

Огульхан недовольно покосилась на нее, сказала сердито:

— Иди-ка сними серпик[20]. Всю работу на меня свалила, бездельница, а сама только украшениями занимается.

— Сейчас, мама, — покорно отозвалась Зиба. — Только чуточку еще вышью, и все.

Огульхан стала ворошить большими щипцами угли. Дым с золой вдруг пыхнул ей в лицо, она стала вытираться и только больше размазала. Зиба глянула на мать и уткнулась в подол, давясь от смеха. Керим тоже едва сдержал улыбку. Один Атанияз остался невозмутимым. Не до смеху ему было в этот час.

— Слышал я, что всех чабанов вызывают в сельсовет, к самому председателю.

Керим насторожился.

— К Батыру? Зачем?

— Говорят, к нему. А зачем — он вам сам разъяснит, это он умеет. Слышал, небось?

Керим кивнул.

— Он вас живо в колхоз загонит. А там все будет общее, стало быть, у каждого — ничего не будет. Чарыки по очереди носить, из одной чашки есть, — вот что такое колхоз. А насчет женщин такое говорят, — язык не повернется повторить. Хуже скота, тьфу!

Хорошо, что Зиба вышла из кибитки, а то Керим совсем сгорел бы от стыда. Как же так, думал он, Чары одно говорит, бай — другое. Кому верить?

— О, аллах, не допусти такого срама, — вполголоса причитала у печки Огульхан, — чтобы ушам не слышать, глазам не видеть…