Родиной призванные - [61]

— Стой! — скомандовал он. — Назад! Ты здешний? — продолжая осматривать его, спросил постовой.

Трегубов заметил на груди незнакомца автомат. «Партизан», — сообразил он.

— Тутошний, — ответил, придавая голосу шутливую интонацию.

— Отвечай точно: фамилия, где живешь?

— Трегубов… — Он запнулся, посмотрел на незнакомца и, словно угадав его мысль, спросил: — Вы мне не верите? Здешний я… Трегубов. Может, знаете? Собираюсь к вам, да вот, думаю, загляну домой.

Трегубов вздохнул и умолк. Нелегко после встречи с агентом СД вступать в разговоры с партизанами. Он успокаивал себя: «Только бы добраться до хаты, а там видно будет».

— Дуй, парень, вон той дорогой к большаку. В другой раз к бабе притулишься. А у меня тут дело есть. Беги, да помалкивай. Понял?

«Партизаны… Партизаны Мальцева!.. — шептал Трегубов. Он остановился, прислушиваясь к бою. — На „ура“ пошли… О, господи! Жена, небось, ждет меня. А я тут, как заяц, бегаю».

Станция и село Рековичи, куда шел Трегубов, представляли собой очень выгодный стратегический пункт для гитлеровцев: улицы, укрепленные дзотами и блиндажами, давали возможность охранять участок железной дороги между Жуковкой и Дубровкой. Село, расположенное на пригорке, было удобно для гитлеровцев тем, что отсюда хорошо просматривались левый берег Десны и вся речная пойма.

Партизаны Рогнединской бригады под командованием Мураля и Мальцева решили разгромить этот опорный пункт врага. Дубровские подпольщики при участии Жарикова, нередко бывавшего на станции со своими ремонтниками, заранее составили подробный план расположения всех огневых точек гарнизона. И вот в ночь на 19 февраля партизанская бригада окружила Рековичи. Внезапность нападения, плотный автоматный и пулеметный огонь решили исход боя. Очень немногим гитлеровцам удалось спастись бегством в Олсуфьево. В ту же ночь были уничтожены фашистские гарнизоны в Немеричах и Бутчино. Немцы и здесь понесли заметные потери.

Нападение партизан на ближайшую к Дубровке станцию стало фактом. Немецкое командование сняло с оборонительного рубежа фронтовой полосы крупные части и послало их на уничтожение бригады «генерала-мальчика». Но пока каратели выгружались в Дубровке и Сеще, связные предупредили бригаду об опасности. Планы карателей по разгрому партизанских баз удалось разгадать.

Отряды народных мстителей оставили занимаемые ими населенные пункты и углубились в лесные глубины. Гитлеровцы — вдогонку. Тут и вспыхнул бой. Немцы оказались в окружении. С пяти часов утра до пяти пополудни партизаны громили захватчиков. К исходу боя остатки вражеских войск бежали. Но ушли далеко не все. Фашисты оставили в лесу около двухсот убитых.

Глава девятая

Гром рековичского боя донесся и до подвала, где сидел Жариков в ожидании нового допроса. Вот уже третий день к нему не пускали никого: ни сестру Настю, ни его знакомую Галю. Жариков решил победить гитлеровцев молчанием. «О чем они еще будут спрашивать? С каким отрядом связан? Молчу. Они бьют меня. Молчу. Где семья Мальцева? Молчу. Знал ли Поворова? Молчу. Назови семьи партизан. Молчу. Молчу, молчу. Потому что если они узнают имя хоть одного партизана или подпольщика, то замучают и этого человека, и его семью. Будут пытать. А все ли выдержат мучения? И потянется нить непреднамеренного предательства: фашисты узнают партизанские явки, лесные базы, и тогда погибнут десятки, сотни советских людей… Нет! Нет! Этого допустить нельзя. — Так говорил он сам с собой. — Как все-таки холодно. Бок уже посинел и болит. Кого они арестовали? Может, семью Кабановых? Ольга очень любит свою дочурку. Фашисты ее будут бить. Выдержит ли Ольга? Хорошо бы враз забыть всё-всё, что знаю, что помню, что важно врагам. Забыть села, фамилии, лица». Он знал, на что шел. Он, разведчик, подпольщик, занялся диверсиями. Зачем? Да сердце загорелось, не стерпело. Хотелось скорее разделаться с фашистами.

Иван облизнул пересохшие губы, провел рукой по лицу. Пальцы целы. Болят суставы. Болят бока… Никого нет. Ни товарищей, ни сестры. Скорее всех забыть, всех разом. Пусть на допросе он лишится памяти. Тихо кругом. Утихает и боль. А глаза застилают слезы. Почему? Не знает сам. Ветерок дохнул в лицо. Легко. Чем пахнет ветерок? Лесом, снегом, молоком. Руками матери. «Ах, мама, мама… Ты поздравила, когда я вступил в комсомол. Поцеловала трижды, когда вступил в партию…»

Опять стало холодно. Хлестнуло ледяным ветром. Пришли за ним.

— Арбайтен, работать! — пробормотал конвойный.

— Нах хауз. Домой…

Может, хотят убить? Но тут появился мастер Альфред.

— Домой, домой… Арбайтен… Я много говорил… Иван гут! Гут, — невесело заключил он.

Жарикова отвезли в Пригорье, где восстанавливали станцию, разрушенную партизанами. Работал он под конвоем. В Дубровку приезжал раз в десять дней переменить белье. Всегда в сопровождении солдата.

Во второй приезд он узнал, что подпольщики Грабарь, Новиков и Горбачев, предупрежденные об аресте, не заходя домой, скрылись. Вскоре агенты гестапо дознались, что эти работники управы ушли в лес к Данченкову. Расплачивались родственники ушедших, друзья. Многие были замучены в Рославльской тюрьме.