Тщетно ли? Ведь может быть так, что этот подлец носит кристалл с собой. Илья говорит, что если слишком долго использовать кристалл, вот ведь гнусный червяк, ПОЦ! — можно лишиться разума. Дескать, дедушка в старости кашу ел и пузыри пускал.
Вельт радостно улыбнулся, вспомнив марсианское ругательство — «Поц!» На Марсе поцами называют людей, оторвавшихся от реальности, поклонников пурпурного мха — если его постоянно курить, можно быстро лишиться рассудка. Чем не одна из составляющих волшебного кристалла Ильи?
— Поц! — Вельт перевернулся на бок.
— Поц! — повторил он. Захотелось встать и убить напарника, найти на его теле кристалл-хамелеон. Где поц его прячет?
— Боже, Великий спаситель, помоги. От безделья и долгого ожидания спасателей можно сойти с ума, как от трубки пурпурного мха. — Глаза Вельта повлажнели. — Мысли, мысли, — скороговоркой шептал он, — я предоставлен самому себе, от воспоминаний не уйти, не спрятаться, а они бередят душу, выматывают нервы, заставляют сжиматься в тугой комок сердце. Дом, Зитта… Говорить не о чем. Все в пределах разумного с напарником переговорено, да и не тот он, с кем можно говорить. Он поц.
Они узнали друг друга, как себя: знали всех родственников, предков, любимых кошек и собак, их повадки и клички, меблировку квартир, что, когда и по какой цене было куплено, друзей юности, знакомых, соседей, как кто предпочитает проводить свободное время, любимые блюда, где кто и когда любит отдыхать, читать, какую музыку и песни предпочитает…
Воспоминания, отними их у человека, лиши памяти, и жить станет легче и веселее. Иначе воспоминания затянут в черный омут прожитых лет и событий, из которых не вынырнуть, потому что не хочется, а это означает, что жизни уже нет, человек не живет, а вспоминает, приукрашивает, переделывает в то, что могло бы произойти. Бремя старого и испытанного, пройденного, где проблемы решены и забыты, а что ждет впереди, не так важно, — все это тянет на дно к черному и страшному призраку под названием «Эго».
Вельт тихо застонал.
— Я убью его, убью, — прошептал он, едва шевеля губами. Он приподнялся, опираясь на локти, посмотрел в сторону Ильи.
Высокий и крепкий Илья был сильнее низкого, худощавого Вельта. Напарник, раскинув руки, лежал, широко раскрытыми глазами разглядывал темно-зеленый, как кристалл, пластиковый потолок.
Кто сказал, что зеленый цвет успокаивает?
— О чем он думает? — Расспрашивать Илью Вельт не хотел. Он не только говорить, но и видеть его больше не мог. Они устали друг от друга. И некуда скрыться: за зелеными стенами белая пустыня с сыплющимся снегом, похожим на овсяную крупу. Вечный снегопад… Всегда…
Три дня дула метель, такой кинжальный ветер располосует лицо, если не успеешь отвернуться и окажешься без маски.
— Может, метель стихла?
Вельт вздохнул, сел на корточки. Застегнул на груди и рукавах молнию. Встал и слегка сутулясь, направился к тамбуру.
— Ты куда? — рассматривая потолок, поинтересовался Илья.
— Гулять, — буркнул Вельт. Он потянул молнию выхода и шагнул в полутемный тамбур. Там на узком пятачке стояли два полевых скафандра и рюкзаки с инструментом, лежали мотки веревок, снеговые сапоги-кошки с титановыми шипами, альпийское и геолого-разведывательное снаряжение (они-то думали, что будут лазить по скалам). Все, что осталось. Вельт медленно оделся. Прислушался. Снаружи не доносилось никаких звуков. Он натянул респиратор, оставив открытым забрало шлема от скафандра, толкнул дверь петлю, вываливаясь в каменный коридор.
Мягкий, пухлый снег кружил в воздухе, похожий на многомиллионный рой белых мух, садящихся на гигантский, застывший в вечной мерзлоте кусок мяса. Вот она какая — Белая планета, которую Вельт привык называть планетой Снег.
Впереди, насколько хватало глаз, простиралась пологая белая пустыня, медленно скатывающаяся к пропасти. Бесконечный провал в мерзлой броне планеты, куда со всех просторов Белой стекает снежный водопад. Словно это отекающие лютым холодом легкие планеты. За спиной неприступными стражами застыли горы. Вершины пронзали облака и растворялись в них. Они никогда не появлялись из свинцовой туманной дымки, затянувшей небо, рассекаемой кинжалами дико завывающих буранов. Они обследовали подножия гор, но ничего не обнаружили — два поца! — кроме ледяных обломков, коварно торчащих хищными острыми зубами из-под снега, да каменных глыб, похожих на спящих марсианских снубов — такие же круглые, шершавые спины, с глубокими шрамами от ветра. Ничего, кроме бездонных расщелин и снежных омутов. Кристаллов-хамелеонов не было.
Вельт зябко поежился, хотя в полевом скафандре не ощущал холода Снежной планеты. «Кристаллы, — он оскалил в усмешке губы, — может быть и так, что дед Ильи спутал координаты планеты или все выдумал и нашел кристалл совсем на другой планете, где-нибудь в джунглях Маррона…» Они обсуждали и такой вариант. Откуда на этой планете взяться таким волшебным кристаллам?
Он посмотрел наверх, тяжелое свинцовое небо висело над самой головой, изрыгая из себя снежный пух. Тусклое. Безразличное, как все на этой треклятой планете поцов. Бесцветным пятном, неяркой красной бусинкой в нем едва просвечивалось солнце. Старенькое, обессиленное, уже не в состоянии растопить вечные льды и снега за короткое лето, опалить яростным взглядом скалы, заставить захлебнуться пропасти и расщелины в талой влаге, родить в них дикие, безумные реки, уносящие вдаль обломки скал, куски льда, выворачивающие в своем стремительном беге огромные валуны и швыряющие их в бурлящем потоке, словно щепки. Вместо свиста разъяренной снежной бури — шум говорливых речек, вместо скрежета льда — зеленые поля, и когда все схлынет, успокоится, пусть планета превратится в новый Марс…
