Робеспьер - [5]

Среди преподавателей коллежа особое внимание Робеспьеру уделял преподаватель риторики профессор Эриво, искренне восхищавшийся Римом, его историей и его ораторами, за что ученики прозвали его «римлянином». Неустанное прославление гражданских добродетелей Римской республики и суровых нравов Спарты вызывало живейший отклик у Максимилиана. По словам Пруара, Эриво «заразил Робеспьера республиканским вирусом». Но неизвестно, кто произвел на юного Робеспьера наибольшее впечатление: Цицерон, разоблачавший заговорщика Каталину, или жестокий республиканский диктатор и реформатор Сулла, добровольно отказавшийся от власти; трибуны с Авентинского холма, боровшиеся с коварными патрициями, покушавшимися на права народа, или республиканец-цареубийца Брут. Римское красноречие, ораторские приемы Цицерона с его патетикой и эмфазами, лирическими отступлениями и юридической точностью впитались в плоть и кровь Максимилиана, а прославленные Плутархом великие мужи древности стали его постоянными незримыми спутниками.

Впрочем, не только его. Во всех коллежах Франции изучению античной литературы, латыни, истории Греции и Рима отводилось едва ли не основное место; идеалы античных республик исподволь становились убеждениями, образом мышления и мироощущения, побуждая учеников задумываться о несовершенном устройстве мира. Античность — не важно, что об этой античности известно мало! — давала пример чистой демократии, идеальной республики, очищенной от деспотизма и населенной людьми, исполненными гражданских добродетелей. Кем еще мечтали стать будущие законодатели, если не Ликургами и Солонами? Разумеется, не все профессора одобряли республиканский, пусть даже на античный манер, образ мыслей, поэтому с консервативно настроенным аббатом Руаю, преподававшим философию, Робеспьер разговаривал крайне сдержанно.

С философией у Максимилиана складывались особые отношения. Аббат Пруар рассказывает, как однажды аббат Одрен застал первого ученика в местах уединения с «дурной книгой», но, к негодованию Пруара, простил его и не стал требовать его исключения из коллежа. «А ведь если бы Робеспьера выгнали из коллежа, то, не имея средств для продолжения учебы, ему пришлось бы обучиться какому-нибудь ремеслу, что, возможно, позволило бы сохранить жизнь множеству невинных жертв!» — восклицает Пруар. Что, по мнению аббата, могло считаться «дурной книгой»? Сочинения Вольтера, Монтескье или же скабрезный роман в духе «Терезы-философа»? Благодаря модному в аристократических кругах фрондерству Париж наводняли запрещенные брошюры как эротического, так и политического содержания, которыми книгопродавцы торговали из-под полы.

Надо отметить, что неприязнь к своему бывшему подопечному у Пруара возникла значительно позже, а пока Робеспьер учился в коллеже, аббат неплохо относился к нему. Так, например, желая посетить прибывшего в Париж аррасского епископа, Робеспьер обратился к Пруару с просьбой выхлопотать у епископа вспомоществование на экипировку: «…у меня нет парадного кафтана и других вещей, без которых я не могу выйти. Я надеюсь, что вы возьмете на себя труд изобразить епископу мое положение, дабы я мог получить от него все то, без чего мне невозможно предстать в его присутствии». Пишут, что, пребывая в стесненных обстоятельствах, Максимилиан старательно ухаживал за своим потертым платьем и яростно начищал до сияния пряжки на старых башмаках. Отмечают, что, когда средства ему позволяли, он приглашал парикмахера, дабы тот причесал его и напудрил волосы. Своему внешнему виду Максимилиан всегда уделял повышенное, едва ли не болезненное внимание, но при этом никогда не ставил себе цели понравиться прекрасному полу и, по словам современников, избегал интимных связей с женщинами. И пока сверстники Максимилиана отправлялись бродить по Парижу в поисках галантных приключений, он шел в парижский парламент (Судебная палата) слушать выступления прославленных адвокатов: Жербье, Тронше, Тарже. Возможно, величественные фигуры ораторов, облаченных в черные мантии и белые парики, произвели столь сильное впечатление на будущего адвоката, что он даже во время революции, изменившей не только государственный строй, но и манеру одеваться и причесываться, остался приверженцем моды старого, то есть королевского, порядка. Фрак, жабо, штаны-кюлоты, парик или напудренные волосы — таким запомнился внешний облик Робеспьера современникам.

Еще одним непременным эпизодом биографии юного Робеспьера является встреча с Жаном Жаком Руссо, столь же символическая и гипотетическая, как и встреча с королем. Почему именно Руссо стал кумиром Максимилиана, а не, к примеру, властитель дум Вольтер, скончавшийся в 1778-м, в один год с Руссо? Скорее всего, настороженное отношение Робеспьера к окружающей действительности совпало с взглядами Руссо. Живя в просвещеннейшем Париже, Робеспьер читал и Локка, и Гольбаха, и Гельвеция, и энциклопедистов. Из газет, брошюр и рукописных изданий знал о борьбе американских колоний за независимость, вдохновившей многих французов отправиться за океан воевать за свободу. Когда весной 1775 года произошли народные волнения, получившие название «мучной войны», с улицы до него доносились голоса возмущенных парижан, требовавших вернуть фиксированные цены на хлеб. Волнения стали ответом на попытку реформы хлебной торговли, затеянной философом и экономистом-физиократом Тюрго, которого молодой король назначил генеральным контролером финансов. Отпуская цены на хлеб, Тюрго пытался остановить растущий дефицит бюджета. Но напуганный видом возмущенной толпы, явившейся в Версаль требовать хлеба, король пошел на попятную: уволил Тюрго и восстановил твердую цену — два су за фунт, а парижская полиция для острастки повесила на Гревской площади пару мятежников. Насколько эти события потрясли юного Робеспьера? Или, погруженный в книги, он их просто не заметил? В свое время ему как главе якобинского правительства также придется, выполняя требования санкюлотов, установить «максимум» — твердую цену на хлеб. Однако «подстрекателей, вводящих народ в заблуждение», казнено будет гораздо больше…