Рисунок на снегу - [6]

Отец сначала сделал рамку по размеру той бумажки, которая лежала перед ним на лавке. Потом сделал на рамке дно, получилась неглубокая коробочка; приладил на крючке дощечку с длинной ручкой, чтоб она плотно прилегала к коробочке. Попробовал несколько раз нажать рукой дощечку и пригляделся, нет ли где щели. Щели не было. Тогда он положил на дно коробочки бумажку, надел кожух и спрятал под него то, что смастерил.

— Прибери тут, — сказал он Тихону и вышел из хаты.

Тихон собрал на загнётку щепки и не успел ещё подмести кухню, как вернулся отец. Разделся и пошёл в комнату. А мать пришла на кухню и принялась хлопотать возле печи.

Тихон не обратил бы на это внимания, если б не увидел, что она собирает в ведро сажу из трубы. «Зачем ей сажа?» Мать поставила чугун с водой в печку, а когда вода закипела, насыпала в кипяток сушёной черники. Тихон решил, что мать варит кисель. И обрадовался. Давно он не ел киселя.

И вдруг в кисель мать стала понемногу добавлять… сажу!

— Что ты портишь кисель! — не удержался Тихон.

Но мать ничего не ответила, а принялась обструганной палкой мешать в чугуне, вынимать палку, всматриваться в неё и снова помешивать, и снова добавлять сажи.

Потом это варево, уже густое, она перелила в ведро и понесла в сад.

В тот вечер к ним зашёл Михаил, Колин отец, и Мария, жена расстрелянного фашистами шахтёра Фёдора Барана. Теперь она часто приходила к ним, друзьям её мужа.

И тётка Мария и дядя Михаил сидели с отцом и тихо разговаривали. А когда к ним зашёл дядя Левон, быстро оделись и ушли.

Дядя Левон заглянул на кухню, подошёл к Тихону, сидевшему у печки и щипавшему лучину для растопки, и протянул ему несколько небольших листков, которые были наполовину меньше страницы из школьной тетради.

— Снеси к колодцу. Пусть утречком народ почитает.

Тихон взял бумажки и чуть не вскрикнул от радости. Это были листовки. Начинались они необыкновенными словами, звучавшими как приговор: «Смерть немецким оккупантам!» А в самом низу подпись: «Комитет борьбы против немецких оккупантов, г. Брест, октябрь, 1942 г.»

Все будут думать, что это в Бресте напечатано, и будут ломать голову над тем, какой он, комитет, кто в нём, и будут завидовать этим необыкновенным людям и гордиться, что такие люди существуют. И никто, никто никогда не догадается, что комитет — правда, может, и не весь, Тихон не знает — находится в их землянке и листовки печатаются здесь. «А мама варила краску», — понял Тихон.

А о чём же она, листовка, их листовка, его листовка? Сразу бросилось в глаза слово «Сталинград». С этого места он и начал читать: «…Оборона Сталинграда войдёт в историю России как славная страница героической борьбы русского народа с человеконенавистническим немецким фашизмом. Красные воины, проявляя необычайный героизм, не пропустили и не пропустят поганых гитлеровцев в Сталинград. „Умереть, но не пропустить врага!“ — таков девиз сталинградских защитников…»

Тихон перевернул листок. На другой стороне было написано про белорусов, про партизан, которые берут пример со сталинградцев.

Тихон не мог не прочитать и то, что было на обороте. А когда поднял голову, чтоб сказать дяде Левону, что с радостью исполнит его поручение, дяди уже не было рядом.

Шапка — на печи, свитка — тоже. Через минуту Тихон уже был за дверью. Он сделал шаг в черноту ночи и остановился. Ничего вокруг не видно. Чёрная ночь, чёрное небо, чёрная земля. Наугад спустился по ступенькам с крыльца. Пошёл, хватаясь за штакетник, отделявший двор от огорода.

Петли заскрипели, когда Тихон открывал калитку. Раньше он не замечал этого, а теперь подумал: «Завтра надо смазать».

Прислушался. Тихо кругом, даже не верится, что рядом живут люди. А в хатах ведь, пожалуй ещё не все спят. Деревня словно бы замерла, затаилась, будто бы прислушивается к чему-то, ждёт.

И ветер стих. Только грязь чавкала под ногами у Тихона. Скоро он заметил, что небо всё же светлее, чем земля, и на его фоне видны ветви деревьев — голые, тонкие, будто их нарисовали чёрными чернилами, — и крыши домов с высокими трубами.

Колодец с длинным скрипучим журавлём был недалеко, хаты через три. Сначала Тихон хотел завернуть листовки в бумагу, чтобы не намокли, и положить под тяжёлое деревянное ведро. Потом передумал и разбросал вокруг колодца.

Бумажки забелели на чёрной земле, словно кто-то светил на них. Почему они так заметны? И вдруг Тихон сообразил. Ветер разорвал тучи, и в сером просвете появился худой бледный месяц. Он склонил свой рог вниз, словно хотел рассмотреть, что там делает этот малый.

«Ну вот, ещё не хватало…» — подумал Тихон.

Он подобрал листовки, переложил их за колодец в тень. Тут они не были так приметны со стороны.

Назад он возвращался быстро: было уже не так темно и его могли заметить. Раз не выдержал, оглянулся. И молодой месяц как бы подмигнул ему, радуясь вместе с ним.

А дома Тихон долго ворочался на печке.

То ему казалось, что к их хате идут немцы с собаками, что он уже даже слышит, как лают собаки. И тогда называл себя дураком за то, что шёл и к колодцу и домой прямой дорогой, а нужно было описать круг, запутать следы…

То он думал, что листовки за ночь намокнут и завтра люди не смогут прочитать, что в них написано.