Римские вакации - [150]

Царица была одета со вкусом и достаточно скромно для августейшей особы. Фигуру её плотно как перчатка облегало платье из белоснежного полотна, вырисовывая импрессионистическими тенями телесные прелести, гармонично сочетавшие изысканную хрупкость и безусловное плотское богатство. На прекрасно очерченные плечи наброшен был шарф из прозрачного розового материала, гибкую шею облегало бирюзовое ожерелье, мочки ушей оттягивали голубые жемчужины, обнажённые руки чудной формы были овиты браслетами светлого золота с лазуритовым камнем, маленькие ноги в золочёных сандалиях аккуратно помещались на подставочке из резного дерева.

Клеопатра в зале была не одна: пара негритянок во всё тех же передниках и воротниках покачивали над царицею пышными опахалами из страусовых перьев, делая это как бы в забытье, поскольку смотрели на нас неотрывно.

Вошли в зал девушки-прислужницы в полном составе и выстроились полукругом у возвышения, прижимаясь друг к дружке.

Первым из нас встрепенулся Раис. Он шумно вздохнул и произнёс протяжно:

— Вот ты какая, Клеопатра! — затем выпятил живот, поправил каску и не без самодовольства добавил: — А вот мы какие!

Джон оттолкнул бахвала, вышел сам вперёд, взялся торжественно за рукоять кортика и попробовал щёлкнуть каблуками, но его видавшие виды кроссовки совершить того не захотели.

— Ваше величество! — заговорил он с некоторым надрывом. — Разрешите представиться… — Джон немного подумал и нашёл подходящие слова: — Великие и могучие!… — потом расправил плечи и небрежно закончил: — А я их начальник.

— Неправда! — обличительно крикнул Лёлик. — У нас демократия! И рабынь мы уважаем!

— Разговорчики в строю! — цыкнул Джон и продолжил громко, заглушая Лёликино гневное пыхтение: — Итак, мы тут провели для римлян союзническую акцию, увенчавшуюся безоговорочной победой, при помощи своих, так сказать, громоподобных… нет… волшебных… я бы даже сказал, божественных ипостасей, — Джон произвёл рукой витиеватый жест, подчёркивая великолепие фразы, — а теперь, согласно договора с Марком Антонием, мы будем оказывать твоему величеству своё всяческое благорасположение…

— И всем девчонкам тоже! — бодро добавил Серёга, протолкался вперёд, поднялся на возвышение, обошёл вокруг Клеопатры и произнёс смачно: — А ничего царевна-то!

Царица озабоченно заёрзала, ошарашенная столь вопиющим попранием этикета и вдруг покраснела густо и стремительно как первоклашка, уличённая в списывании.

Серёга же рачительно осмотрел царицыных прислужниц и объявил:

— Да и другие девульки ничо! — на что Клеопатра заметно поморщилась.

Джон также приблизился к царице, улыбаясь при том как лис в курятнике, и покровительственно изрёк:

— Мы тут слышали, что твоё величество братец родный обидел. Так ведь мы можем и вступиться, так сказать, за поруганную сторону, если, конечно, сторона эта к нам отнесётся с должным, так сказать, вниманием и благолепием…

Клеопатра слушала макиавеллевские выкрутасы с непроницаемым выражением лица, и лишь её длинные тонкие пальцы вздрагивали и еле заметно ёрзали, выдавая волнение.

— Ничего, теперь справедливость восторжествует! — вступил в переговоры уже и Лёлик, подобравшись к царице сбоку. — Мы твоего братца можем очень даже примерно наказать!

Клеопатра повернулась к нему с интересом, явив точёный профиль с породистым носом, украшенным аристократической горбинкой.

— Точно так! — заторопился Раис, залазя на возвышение, где уже становилось тесно. — Вмиг твоего слабака скрутим! — Раис гордо покрутил царёвой бляхою перед носом у Клеопатры. — Я вот с него цацку сорвал, так тот даже и не пикнул!

К тому времени мы все друг за другом переместились поближе к царице, сгрудившись на возвышении как горные бараны на единственной терраске над пропастью. Сзади заунывно причитал Мухомор, изредка пытаясь то одного, то другого стащить на положенное по этикету место, но в результате получал лишь тычки да отбрыкивания.

— А чего это царица Клеопатра всё молчит? — вкрадчиво осведомился вдруг Джон, прервав, наконец, свои хитроумные намёки.

Клеопатра задумчиво опустила веки, а затем медленно и с величавой плавностью сказала:

— Я рада видеть таких храбрых и мужественных воинов, предлагающих мне своё оружие в защиту попранной царской чести, — после чего посмотрела на каждого внимательно и проникновенно как девочка с плаката: "Воин, защити!".

Голос её, полный томной силы, отличался той грудной бархатистостью, которая каждого неглухого субъекта мужской национальности заставляет встрепенуться с оглядыванием подобно флюгеру на ветру. Коллеги незамедлительно подтянулись как курсанты на плацу и начали как бы невзначай тетешкать вооружение.

Клеопатра премило улыбнулась и спросила:

— Какую милость я могу оказать моим храбрым воинам?

Сказано это было так, как если бы проистекала светская беседа, и словно бы присутствие наше было обусловлено не фактом грубой силы, а милостивым приглашением, делавшим великую честь.

— Вот, вот! — торопливо и тонко намекнул Раис. — Я и смотрю: уж время обеда, а вы что-то и не чешетесь… то есть, медлить изволите… А надо ведь гостей дорогих приветить, угостить как следует, а то проголодались, пока ваш город завоёвывали!