Рим: история города - [15]

Косметическая хирургия не всегда благо. Совсем рядом с центральным офисом Академии изящных искусств проходит виа Кавур. С нее по ступенькам можно подняться к церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи, крошечной и незнаменитой. К этому барочному зданию реставраторы приложили тяжелую руку, и это сразу бросается в глаза. Возможно, церковь стала пробным образцом или же сотрудники Академии не смогли потерпеть соседства с неотреставрированным зданием. Как бы то ни было, сегодня церковный мрамор блестит белизной мертвой кости, напоминая о давней городской моде, когда женщины, и не только те из них, кто отличался низкой моралью, покрывали лицо свинцовыми белилами. Куртизанки Борджа и самые уважаемые республиканские матроны, возможно даже сама жена Цезаря, подозревались в этой самоубийственной практике.

Гораздо более удачной, на мой взгляд, и более подходящей к такой привычной общей обшарпанности города стала сравнительно недавняя (1980) реставрация единственной церкви в стиле рококо. Церковь Святой Марии Магдалины стоит к северу от Пантеона на площади с привлекательными ресторанами. Иезуит П. Чэндлери, автор книги «Прогулки пилигрима по Риму» (1903), не уделил ей особого внимания, сказав, что здание «грешит против стиля». Впрочем, Чэндлери отвергал все, что имело лишь светскую привлекательность. Тем не менее эта красивая церковь обладает пластичной, женственной грацией, прекрасно отражающей характер ее святой покровительницы. Штукатурка на фасаде окрашена в нежные традиционные тона римской улицы, и лет десять назад здание удачно вписалось в свое окружение. Так, по крайней мере, одна падшая женщина почувствовала себя здесь как дома.

Немного памятников в Риме приобрели такое значение, как бронзовый император Марк Аврелий на площади Кампидольо. Если бы скульптуры Алтаря Мира Августа не исчезли на долгие столетия, они бы дали ему фору, однако из-за безвестности, неполной сохранности, из-за мрамора не самого высокого качества они в чести только у знатоков. Античные бронзовые статуи редки, ведь стоимость бронзы в Средние века равнялась золоту, и потому этот уникальный пример конной статуи, созданной в последние годы правления императора (180 г. н. э.), вдвойне ценен. Скульптура, как считается, уцелела из-за ошибочной атрибуции. С середины VIII века статуя стояла у Латеранского собора Святого Иоанна, и все думали, что она изображает Константина, императора, признавшего христианство официальной религией. Скульптура стала самым репродуцируемым символом средневекового Рима и сохранила свое значение, когда в 1538 году ее перевезли к Капитолию. Там ее поставили в центр площади, спроектированной Микеланджело. В 1873 году Генри Джеймс писал: «Сомневаюсь, чтобы какая-либо другая статуя короля или вождя, стоящая в публичном месте, больше говорила бы сердцу».

Вы можете увидеть оригинал в музее Капитолия, вычищенный и позолоченный после реставрации восьмидесятых годов, и его внушительную копию, стоящую на постаменте на площади. Порфировая статуя Ромы, о которой было сказано в начале этой главы, смотрит на лошадиный хвост. Городу приходилось угождать правителям, и кто знает, что чувствовало при этом его сердце. К счастью, Рим, как и его женщины, прекрасен, что бы мужчины и их кони не творили на его улицах.

Глава третья Поздняя Империя. Пантеон

Ты пред собою зришь великий Рим,

Самодержавно правящий Землей,

Доселе мощный множеством побед…

Он славен позолотою зубцов,

Обильем шпилей, башен и террас,

А рядом с ним не храмы, но дома

Патрициев и тако учинен

Воздушный микроскоп, что разглядишь

Внутри жилищ — златых работу рук[19].

Джон Мильтон. Возвращенный рай

В Риме поражает причудливая игра света. Архитектурная и естественная среда по несколько раз в день меняются подобно театральной декорации. То вдруг выступит ярким пятном из полумрака фасад церкви, то внимание привлечет увенчанный пиниями отдаленный городской холм. А то вдруг со сбегающей с холма улицы исчезнет ни с того ни с сего какой-то участок. Освещение создает мизансцены для вечной драмы, каковою и является жизнь Рима. Сидя на скамье в осенних сумерках на холме Яни-кул, я увидел однажды, как преобразился весь город. Он превратился в плоский ковер, с дворцами, поднявшимися над церковными куполами и башнями, что собрались внахлест по линии облаков. Возможно, это был не тот Рим, который показал Иисусу Сатана в поэме Мильтона, но все же я увидел нечто особенное. Глубина и расстояние слились и канули в темную сущность города.

Я не имею в виду одну лишь искусственность, сконстру-ированность имиджа, о котором говорилось в предыдущей главе, скажу лишь, что город обладает универсальностью, монументальностью, и эти свойства проявляют себя даже в тривиальных вещах. И все же «шоу», предложенное Римом, пробуждает самые разные отклики у тех, кто покупает сюда билет — от разочарования, высказанного матерью Дэзи Миллер в одноименном романе Генри Джеймса:

Откровенно говоря, я разочарована. Мы так много о нем слышали, должно быть, слишком много. После стольких рассказов рассчитываешь на что-то другое.

до совершенно противоположного высказывания самого автора, в котором звучат удивление и восторг: