Ричард Львиное Сердце - [105]

— Вставай, Герден! — приказал ему Ричард, — и скажи мне, что тебе стыдно самого себя; а затем выслушай, что я тебе скажу.

Жиль опустился на одно колено:

— Богу известно, что я подло поступил с вами, о господин король мой! — пролепетал он и встал с омраченным лицом и перекосившимся ртом. — Но все-таки не так позорно, как вы со мной поступили — это ведь тоже известно Богу!

Король взглянул на него прямо.

— Я еще не оправдывался ни перед кем! — произнес он спокойно. — Не стану оправдываться и перед тобой. Я беру на себя последствия за мои поступки, когда и в чем бы они ни выражались. Но от таких дел, как твои, никогда ничего не будет. Я говорю только о людях. И вот еще что я тебе скажу прямо: в первый же раз, как ты перейдешь мне дорогу, я убью тебя! Ты — зловредное животное; но не в том смысл, что желаешь смерти мне, а потому, что этого тебе не добиться. Не пробуй больше, Герден!

— А Жанна? Где она, господин мой? — спросил Жиль, весь чернея.

— Не могу тебе сказать где теперь графиня Анжуйская, — отвечал король. — Ее нет ни здесь, ни во Франции: думаю, что она в Палестине.

— В Палестине? В Палестине?! Христе Боже наш! Да неужели вы прогнали ее от себя? — вскричал Жиль вне себя от ярости.

Опять взглянул на него король Ричард, но только пожал плечами.

— Ты говоришь, судя по себе. Ну, ступай-ка домой, Герден. Отправляйся в Нормандию к моим друзьям, к моему брату Мортену, к другому брату, Руанскому; попроси их собрать за меня выкуп. Я должен вернуться назад! Ты расстроил меня: меня тошнит от убийств. Ты напомнил мне то, что я хотел было забыть. Если ко мне попадут еще убийцы, я разобью свою темницу, а также голову эрцгерцога. А мне не хотелось бы этого, ведь я не питаю к нему никакой злобы. Разыщи де Бара, Герден! Подыми на ноги всю Нормандию! Главное, отыщи Меркадэ, и пусть он поработает хорошенько в Пуату. Что же касается Англии, так там позаботится брат мой Джеффри. Аквитанию предоставляю господину Беарнцу. Уходи же, Герден, и сделай все, что я приказал тебе. Если же ты еще хоть слово скажешь мне про мадам Анжуйскую, клянусь смертью Бога, я сверну тебе шею! Ты недостоин говорить даже обо мне, как же ты смеешь говорить о ней, ты, ночной убийца, горлорез с заднего крыльца, придорожный разбойник! Фу! Лучше уж ничего не говори, а убирайся! Постой-ка, я позову дворецкого.

И Ричард заревел в замочную скважину. Тюремщик взбежал наверх.

— Дитрих, выведи ты эту скотину на чистый воздух, — обратился к нему Ричард. — Пошли его делать свое дело. Скажи господину своему, что теперь он будет вести себя лучше. А когда все это исполнишь, вернись и пусти меня на крышу немного прогуляться.

Безмолвно последовал за тюремщиком Герден; но эрцгерцог был до того раздосадован, что не захотел его видеть.

— Я решился стать негодяем, а он сделал меня им понапрасну, — проворчал великий человек. — Скажите же ему, пусть он убирается к черту!

И Жиль с поникшей головой вышел из городских ворот. Тут-то Жанна выскочила к нему из своей засады.

Сказать, что он упал, как подстреленная птица, было бы неверно: птица падает плотно, а Жиль упал, свалился, как развинченный. Нижняя челюсть у него отвисла, руки свесились, колени подогнулись, наконец, опустилась голова.

— А!.. Сердце Христово! — вскричал он и закрыл глаза руками.

А Жанна зашипела на него, как змея.

— Что ты сделал с королем? Что ты с ним сделал?! На крыше стоял король Ричард. Он смотрел вниз и увидел ее. Он весь омрачился.

— Я ничего не мог поделать, Жанна, но шел, чтобы его убить, — захныкал Жиль.

— Дурак! Знаю; я видела, как ты вошел туда. Я могла бы тогда же остановить тебя, как теперь, но я не хотела.

— Почему же, Жанна?

Она ответила с презрительным взглядом:

— А потому, что я люблю короля Ричарда и знаю тебя, Жиль, знаю, что можешь и чего не можешь. Пес… Ты — просто крыса!

— Крыса? — переспросил де Герден. — Что ж, может быть, но ведь и крыса может чувствовать себя оскорбленной. Этот король вырвал тебя у меня, он же убил моего отца и братьев. Вот почему я его возненавидел! Разве я не прав?

В глазах Жанны застыло презрение.

— Твой отец?.. Братья твои? — повторила она его слова. — Фу1 Я ему отдала больше. Мое сердце все спалено. Я приняла на себя стыд, я продала свое тело, не пощадила души своей! Он тебя ограбил? Нет, я сама ограбила себя, а также и его, когда сама вырезала его из своего сердца. Как ни изнывало оно, мои мольбы убедили его обручиться с испанкой; я отстранила его от себя, хотя сама истекала кровью. Затем, видя, что и этого мало для его спасения, я отдалась Старцу из Муссы, стала его женой, одной из его жен: понимаешь ли? Да. Я сделалась его женой! И после этого ты смеешь говорить мне об отце, о братьях, о том, что у тебя отняли, — мне, добровольно сделавшейся одной из игрушек старика? Что все твои беды в сравнении с душой и с кровью сердца моего, с моей жизнью и светом, со славой, выпавшей мне на долю от Ричарда? О, глупец, глупец! Да знаешь ли ты, что такое любовь? Ты думаешь, что это значит целоваться, обниматься, трогать за подбородок? Глупец! Любовь дочерна сушит сердце; капля за каплей точит кровь; морит голодом перед яствами. Любить — значит умирать, когда жизнь так отрадна, считать позор почетнее чести. О, Дева святая Мария, звезда женщин! Что понимают в любви мужчины?!