Ричард Львиное Сердце - [103]

Шрифт
Интервал

Все эти письма к эрцгерцогу были не такого рода, чтобы войти в состав строгого Свода законов дипломатии, как зерна в закрома, или иссушить Песенник, как долину Иезекиила. Все это были произведения касательные или достодолжные и намекательные, то краткие, то медоточивые. Так, например, граф Сен-Поль писал: «Дорогой наш родственник! Убейте убийцу вашего родственника!» И едва ли мог он, при таких условиях, выразиться лучше.

Король Филипп французский прислал целых два письма. Одно, врученное герольдом, было очень длинно и написано языком послания апостола Иакова, с тем расчетом, чтоб оно могло попасть в Свод законов дипломатии. Другое привез за пазухой Савиньяцкий монах, и вот что оно гласило: «На ниве, по которой прошла борона, землепашец может сеять с надеждой собрать добрый урожай. Когда жатва убрана в закрома, он созывает к себе друзей своих и работников: и идет у них пир горой. Возделывайте ниву и молитесь! Я молюсь».

Наконец, прибыл прихрамывающий богомолец из Аквитании. Скуфья у него была усеяна металлическими образками, а в голенище левого сапога хранился пергаментный сверток, который заставлял его ступать вприпрыжку. Этот сверток оказался письмом от Джона, графа Мортена, которое гласило: «Пока я присматриваюсь тайком, а когда наследую свое царство, то воздам явно».

Отнюдь нельзя было сказать про эрцгерцога, что он умен; но было бы трудно не понять всех этих писем, если знать хоть сколько-нибудь политику Европы. Если остановка только за деньгами, вот и деньги! Представьте же себе, как эрцгерцог, начиненный спешными тайнами стольких государей, старался изливать их в целых речах! А король Ричард спал себе да спал.

— Черт побери! Да он, кажется, смеется надо мной? — сказал, наконец, повелитель Австрии и оставил его в покое.

С той минуты Ричард начал распевать.

Не будем несправедливы к Луитпольду: для него вопрос сводился не исключительно к деньгам; но деньги перевесили. А Ричард не просто оскорбил смертельно своего тюремщика: он оскорбил его бесконечное число раз. Эрцгерцог был человек щепетильный, а Ричард проворными ножищами, как бык, вытоптал все местечки, которые тот обработал.

Ни на минуту не скрывал он ни своей скуки в присутствии Луитпольда, ни своего облегчения — в его отсутствии, ни своего безучастия к его выгодам.

Это поднимало желчь в эрцгерцоге. Ведь он-то, хоть умрет, не мог бы ответить равнодушием на равнодушие Ричарда. Поэтому, когда от Старца из Муссы пришло послание, его дерзость оказалась неуместна! Как ни был рассержен эрцгерцог, он смог показать хладнокровие. Он разыграл с великим Старцем ту же роль, которую Ричард разыгрывал с ним самим, — отнесся к нему и к его письму, как будто бы их и не существовало. Затем он совершенно прервал сношения с Ричардом. Тут явился к нему Жиль де Герден с тайными предложениями и речами.

Эрцгерцог осушил пивной рог и своей ручищей выжал себе бороду. Сильно щурился он на Жиля, которого принимал за наемного убийцу самого жалкого разбора, подосланного, по всей вероятности, графом Джоном.

— Довольно ли ты зол для того, чтобы выполнить свое намерение? — спросил он. — А я — нет, должен тебя предупредить.

— Вот уж четыре года, как я все порываюсь убить, — отозвался Жиль.

— Да довольно ли на это в тебе мужества, молодец?

В ответ Жиль опустил глаза в землю.

— Он еще жив: значит, до сих пор мужества мне не хватало. Но теперь, надеюсь, хватит. На мгновенье оба умолкли.

— Какая же цена твоей услуги? — спросил, наконец, Луитпольд.

— Ей нет цены, — ответил Жиль.

— Ты мне пришелся по сердцу, — сказал Луитпольд.

Как мы уже сказали, Ричард взялся за пение с того дня, как эрцгерцог отстал от него. Вероятно, на это повлияло и телесное облегчение; важнее же была нравственная причина — уверенность в своей безопасности. Но что заставляло его то кипятиться, то застывать, так это — сомнение.

В данную минуту не могло быть сомнения только в одном: врагов у него было слишком достаточно, чтобы успокоить доводами совесть австрияка.

А друзья? Он не был уверен, есть ли вообще таковые? Что значат де Бар, Гастон, Овернец, аббат Мило? А его сестра Жанна, мать, братья! Ричард только пожал плечами, слишком хорошо зная свою породу; слыханное ли дело, чтобы анжуец помогал кому-либо из анжуйцев, кроме самого себя? Остается одна Жанна! Но он сам потерял ее, по своей вине и в силу ее чрезвычайного благородства. Пусть себе она идет своей дорогой, сияя славой среди всех женщин! Он одинок на свете…

Чудной человек! Он принялся петь.

Жиль де Герден застал его за песнью в честь солнышка, ярким пятном отражавшегося на кирпичной стене.

Ричард сидел, обхватив одну коленку руками и откинув голову назад; в горле у него струёй переливались трели его песни. На вид он был таким же свежим и нарядным молодцом, как всю свою жизнь: борода остро подстрижена, густые волосы зачесаны назад, зеленая куртка, тонкие кожаные штаны, а башмака — еще тоньше. Песнь, в которую он углубился в данную минуту, называлась Li Chastel d'Amors. Вот ее начало:


Говорят, двери делаются

Для выхода и входа;

Но кто не умеет рассуждать,

Тот оставайся снаружи!

Это — врата молений:


Рекомендуем почитать
В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Школа корабелов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.


История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.


Дакия Молдова

В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.


Лонгборн

Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.