Революция в виртуальной реальности - [4]

Как утверждает Миронов, информационная война началась еще в конце XIX века, и важнейшую роль в ней играло создание «виртуальной реальности» в образе нищей русской деревни. «Парадигмы кризиса и обнищания занимали важное место в этой агитации и пропаганде против монархии», — подчеркивает Миронов.[27] «Тезис о систематическом понижении жизни крестьян <…> получил поддержку у большинства авторитетных исследователей, в их числе были И. И. Игнатович, А. А. Кауфман, П. И. Лященко, М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, А. Финн–Енотаевский и другие <…> и постепенно стал постулатом в научной литературе и публицистике, что отразила энциклопедия Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона».[28]

Таким образом, в научной литературе, в энциклопедии Брокгауза и Ефрона и в общественном мнении полностью господствовала виртуальная реальность. И не только «общественность», но и народ находился в плену виртуальной реальности. «Как это ни парадоксально, — пишет Б. Н. Миронов, — крестьяне и рабочие, по–видимому, слабо или вовсе не ощущали позитивных сдвигов, тем более что их „защитники“ постоянно убеждали, что „положение крестьян и рабочих ухудшилось“».[29]

А что же правительство? Ведь оно должно было изо всех сил опровергать навязываемую его врагами виртуальную реальность?

Да, конечно, бывали случаи, когда министры выступали с опровержениями. Вот, например, министр земледелия А. С. Ермолов в открытой печати оспаривает сообщения о самоубийствах голодающих, об убийствах или продаже ими своих детей во время голода 1906 года, — но тут же почему–то оговаривается: «Скажу, однако, что все эти опровержения <…> приводятся мною не для того, чтобы доказать отсутствие в посещенных мною губерниях нужды и народного бедствия — несомненно, что нужда была…»[30]

И вот что удивительно: в закрытой переписке высшие чины не опровергают «виртуальную реальность», а подтверждают навязанный врагами тезис о нужде и бедствиях народа. Министр финансов Н. Х. Бунге пишет в докладной записке: «Когда население возросло, отведенная земля оказалась недостаточной для прокормления крестьян и для доставки им средств в уплате налогов и выкупных платежей. Когда же к этому присоединились неурожаи… тогда положение крестьян в целых уездах и даже губерниях стало бедственным…»[31]

Министр финансов В. Н. Коковцов во всеподданнейшем докладе просто констатирует: «Оскудение центра России стало несомненным фактом, и, постепенно распространяясь, оно захватывает все больший и больший район».[32]

Министр внутренних дел Д. С. Сипягин в докладе Николаю II отмечал, что «неурожай 1901 г. <…> засвидетельствовал общее понижение уровня хозяйственной зажиточности крестьянского населения».[33]

Директор Департамента полиции А. А. Лопухин в докладе о волнениях 1902–1903 годов писал: «Голодные, не евшие в течение нескольких лет хлеба без примеси соломы или древесной коры и давно не знавшие мясной пищи мужики шли грабить чужое добро с сознанием своей правоты, основанном на безвыходности положения и на том, что помощи им ждать не от кого».[34]

Саратовский губернатор П. А. Столыпин писал в отчете Николаю II об этих волнениях: «Все крестьянские беспорядки, агитация среди крестьян и самовольные захваты возможны только на почве земельного неустройства и крайнего обеднения сельского люда. Грубое насилие наблюдается там, где крестьянин не может выбиться из нищеты».[35]

Впрочем, сановники говорили о «нищете» и «крайнем обеднении» иной раз и открыто. Тот же Столыпин, став премьер–министром, так отвечал на речи марксистов о бедственном положении деревни: «Я охотно соглашусь <…> с нарисованной ими картиной оскудения земледельческой России. Встревоженное этим правительство уже начало принимать ряд мер для поднятия земледельческого класса…»[36]

Наибольший интерес представляют высказывания С. Ю. Витте. Будучи министром финансов, он проводил политику форсирования хлебного экспорта и, естественно, отвергал обвинения в том, что этот экспорт является «голодным». «Торговый баланс улучшается, — говорил он. — Если обратиться к статистике, то она говорит, что это явление происходит от недоедания русского населения. А я думаю, что население имеет больше хлеба, чем показывается по статистическим сведениям. Статистика делает наших крестьян голодными».[37] Казалось бы, мы видим полное совпадение взглядов министра финансов с позицией Миронова: официальная статистика занижает урожаи! Но за закрытыми дверями (на Совещании министров под председательством царя 17 марта 1899 года) С. Ю. Витте говорил нечто совсем иное: «Если сравнить потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу населения составляет четвертую или пятую часть того, что в других странах считается необходимым для обычного существования».[38] В 1902 году С. Ю. Витте стал председателем «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности» и поручил своему ближайшему помощнику Н. Н. Кутлеру собрать и проверить всю необходимую статистику. В итоге было составлено три огромных тома «Материалов…».[39] Теперь С. Ю. Витте уже не сомневался в статистике и писал, что «весь этот материал представляет собою богатые данные для всех исследований и даже для всяких научных исследований». И далее: «Затем из материалов этого сельскохозяйственного совещания всякий исследователь увидит, что в умах всех деятелей провинции того времени, т. е. 1903–1904 гг., бродила мысль о необходимости для предотвращения бедствий революции сделать некоторые реформы <…>. Все революции происходят от того, что правительства во время не удовлетворяют назревшие народные потребности».