– Сейчас пойдем,
– добавил Гешка. – Наши тоже следом идут.
– Ты бы хоть
рубашку одел, да штаны белые. Не срамись – сказала мать.
Вскоре послышался
голос Тольки, который первый влетел во двор. Следом за ним зашли и остальные.
Разместились под орехом. Лида с тетей Марусей сели на подвесную кровать.
Остальные разместились на стульях.
– Как у вас здесь
хорошо. Какое роскошное дерево!
– Ореху уже 12-ть
лет, – сказала мать.
– Красота!
Дядя Сеня взял
аккордеон и важным голосом объявил:
– Слушайте, играет артист Мельниковский.
– Как удар, так и
сто грамм, – засмеялась Лида.
Дядя Сеня начал
нести чушь. Потом достал из футляра Гешкину скрипку, отдав аккордеон Лиде.
Гешка принес мне гитару.
– Вот теперь у
нас оркестр, – потешался дядя Сеня, – дай мне один бас, а я тебе вторую
струну, – и скрипел смычком по струнам.
(Дяде Сене было
тогда 36 лет: высокий, красивый, с фронтовой медалью, и мне, шестнадцатилетнему, он казался уже
старым. Но теперь с такого удаления во времени я понимаю его наигранность,
веселость и, очевидно, зря не ревновал его к юной аккордеонистке)
– А ты что можешь
играть? – спросила меня Лида.
Я сыграл на
гитаре «Грусть» и «Вальс гимназисток», которые показал мне Теплухин Юра. Она их
и не слышала и запела совсем на другой лад:
Каким ты был,
таким ты остался,
Осел лесной,
козел степной.
Зачем опять ты
водки нализался,
И пьяный ты
пришел домой.
и т. д.
Наконец мы
отправились. Возле угла Больничной после некоторых пререканий насчет выбранной
дороги все последовали за мной, как более осведомленного. Вытянулись в целую
процессию. За нами было увязался Вольт, но я его быстро отчислил. Дядя Сеня шел
посреди процессии, неся аккордеон. Я шел рядом с Лидой, лица которой почти не
было видно из за опущенных полей шляпы. Гешка поспешил вперед, чтобы занести
скрипку для налаживания к деду.
На речке опять
противоречие: тетя Маруся хотела, чтобы одежду сложили на песке у воды, а
остальные на траве. Победила она. Пока Лида завязывала лентой волосы, мы с
Гешкой успели наныряться. Пришел дядя Сеня. «Жирный как гусь – подумал я – и не
тонет». Лида плавала плохо, или совсем не могла. Дядя Сеня взялся учить ее. Мы
смеялись неловким взмахам ее рук, избалованных на клавишах аккордеона.
Тетя Маруся
подняла крик: Анатолия сбил какой-то велосипедист, но все обошлось весьма
благополучно, он проявил «настоящее мужество», и не одна слеза не покатилась по
щекам. Видно задел не здорово. Дядин Сенин
Пушок отряхивался как назло около одежи, чем тоже позлил нервную «публику».
Мы с Гешкой
ныряли друг с другом, как совсем неожиданно вынырнула откуда-то лодка. Гешка ее
не увидел, я потащил его в сторону, чтобы не ударило его веслом, а он, думая,
что я с ним играю, рванул в другую сторону и нырнул. Слышу, как бухнул головою
о днище. Лодка проскользнула, а Гешка выскочил из воды с вытаращенными от
удивления глазами.
Наши сели
перезакусить. Люда начала играть.
– Смотри, –
кивнула Лида головой, не отрывая рук от клавишей, – стрекоза.
И я увидел ее с
прозрачными крыльями на клавишах аккордеона. Гешка хотел ее снять.
– Не надо, – почти одновременно произнес я
и Лида.
В этом было
что-то прекрасное!
Но
сфотографироваться в воде.
– А как же вы
хотели? Быть на речке и без воды.
Пришлось
раздеваться и лезть в воду.
После речки я
зашел домой, поужинал и снова пошел к Гешке. Там сидели во дворе возле теплой
печки. Приезжая тетя из Белоруссии рассказывала о несчастных случаях в их краю,
где почти рядом был аэродром и военная часть. Но дядя Сеня быстро сменил
тему разговора:
– Когда я был
артистом и выступал в Милане, хозяин театра говорит переводчику: «Стрем, брем,
клем», и тот переводит, что у хозяина таких артистов не было, нет, и дай бог,
чтобы их не было совсем.
Было уже поздно.
Гешка упросил меня, чтобы я остался ночевать. Постелили на дворе.
– Я теперь на
дворе не лягу: померзла вчера, – засмеялась Лида
Я лег рядом с
Гешкой и дядей Сеней. Уснул не скоро.
Утром я
проснулся, а Гешка и дядя Сеня Четвертый день еще спали.
Тетя Маруся с другой тетей были на дворе
возле плиты. Вошел в дом за своими
чувяками. Я постоял в двери посмотрел на Лиду, лежащую на полу с четырехлетним
хлопцем и вышел.
Тетя Маруся
послала меня за родителями: должен был прийти фотограф. Я сбегал. Был дома
только отец. Мать на базаре, а папка не захотел один идти. Пришлось и идти
самому. Когда я пришел, Лида и все уже встали. Она расчесывала волосы. Вскоре
пришел и фотограф. Сфотографировались возле винограда. Лида играла на
аккордеоне, а я аккомпанировал на пищалке. Особенно врезалось в память
следующее: когда Лида играла и пела «Ой, цветет калина…», то последние слова
припева она произносила прозой т.е. не на распев:
– Догадайся сам…
«Как подходит!» –
воскликнул я про себя.
Чем дольше пишу,
тем ближе к концу…
Вскоре мы
собрались идти за мост. Уложились. Я взял из рук Лиды портфель после понес
аккордеон. Около моста возле чайной остановились. Дядя Сеня и тетя Маруся пошли
покупать на дорогу яблоки. Долго их ждали. Бабушка Лиды говорила, чтобы мы на
следующее лето приезжали к ним.
