Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века - [195]
Их оппоненты соглашались с тем, что идея всеобщего избирательного права была весьма популярна «в среде большинства городского населения, многих земских деятелей и почти повсеместно в рабочем населении». Причина этой популярности виделась сановникам не только в агитационной работе революционеров, но и в демократическом по существу общественном строе Российской империи. Ввиду особенностей исторического развития в России не сложилось ни «сколько-нибудь заметной и имеющей значение аристократии», ни прочного класса, подобного западноевропейской буржуазии, а потому принцип равенства играл ключевую роль в российском общественно-политическом сознании[1614]. Однако руководствоваться при созыве на постоянной основе представительного учреждения лишь целью борьбы с революционным настроением в обществе, «которое есть состояние переходящее, и сама степень которого, так же, как и глубина затронутых им общественных слоев, не представляются достаточно ясными»[1615], большинство сановников полагало нецелесообразным.
Главная опасность всеобщих выборов состояла во вполне вероятной, с точки зрения чиновников, перспективе установления в России «деспотизма масс», которые, не имея устойчивых политических взглядов, станут в Думе проводником идеологии единственной на данный момент сплоченной и организованной партии — «революционной». Ни либералы, ни тем более правительство конкурировать с социалистами на равных не могли[1616]. Поэтому Совет министров рекомендовал Николаю II не вводить всеобщее избирательное право. Советуя не исключать рассмотрение данного вопроса в будущем и предоставляя императору инициативу в его возбуждении[1617], чиновники фактически ставили на этой идее крест. Большинство участников прошедших в декабре 1905 г. Царскосельских совещаний опасалось, что в случае всеобщих выборов успех будет сопутствовать либо революционерам, либо, напротив, крайним реакционерам[1618]. Оба этих варианта к концу 1905 г. представлялись одинаково неблагоприятными для власти.
К Государственной думе, рожденной в 1905 г., российское общество относилось по-разному. Для сторонников российского парламента на первом месте стояла идея свободы, которую он олицетворял. Его созыв стал бы огромным шагом вперед, вывел бы страну на новый этап политической модернизации и способствовал бы преодолению кризиса. Противники предоставления обществу широких политических прав в то же время отнюдь не отказывали ему ни в праве солидаризироваться, ни в возможности роста гражданского самосознания. И те и другие осознавали назревшую потребность общества быть услышанным на самом верху. Но его консолидация за пределами политического поля была уже невозможна. И если у бюрократии и общественности и получилось подтолкнуть Николая II к учреждению законодательного представительства (или, напротив, не получилось отговорить императора от такого решения), то до конца убедить царя в том, что оно было правильным, не удалось никому. Это во многом определило не только отношение власти к еще не образованному народному представительству, но и историю думской монархии.
Республиканские идеи и российская общественность в 1905 г
Подписанный Николаем II 18 февраля 1905 г. Указ Правительствующему Сенату был значительным шагом навстречу обществу. Согласно указу рассмотрение и обсуждение записок, писем и предложений «по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния», направляемых на высочайшее имя, возлагались на Совет министров. Этот документ по-настоящему всколыхнул общественную мысль в России.
Современники отмечали, что записки, содержавшие различные политические требования и предложения реформ, «посыпались как из рога изобилия»[1619]. К началу апреля в Совет министров было подано 36 записок[1620], а с 1 мая до середины июля — 216[1621]. Важно подчеркнуть, что данная статистика учитывает исключительно записки, содержавшие более-менее развернутые предложения. Многочисленные телеграммы и короткие послания без каких-либо конкретных инициатив в расчет не брались. Но даже если принимать во внимание и их, то можно смело говорить о том, что до начала Петергофских совещаний в Совет министров поступило максимум несколько сотен записок[1622].
В историографии уже отмечалось, что «предоставленное право петиций вошло в противоречие с действующим законодательством»[1623]. Налицо было явное несоответствие: земские и дворянские собрания, городские думы и крестьянские волостные сходы, биржевые комитеты и сельскохозяйственные общества активно выступали с политическими требованиями. Согласно закону, это являлось нарушением, поскольку обсуждение политических вопросов не входило в их компетенцию. Но и запрет на подобные высказывания мог бы справедливо трактоваться как «ограничение монаршей милости». А поскольку на страницах направляемых в Совет министров записок, выражаясь словами Н. С. Таганцева, «высказывался наиболее экспансивный элемент массы, так сказать, сангвиники общественных ячеек»
