Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная интервью с ее героями - [85]

 [205] ? Его фамилия тоже связана с белым цветом. Я увидела его работы в Новой Третьяковке и по рассказу Тыниса сразу узнала, кто их автор!

Т. В.: Это правда, у него все было белым.

Э. В.: Наверное, было так, что вы навещали в Москве кого-то конкретного, но вас непременно водили в гости и к другим. Просто ты уже не помнишь все эти имена. Но, к примеру, стоит упомянуть Франсиско Инфанте.

Т. В.: Да, с ним тоже мы познакомились в самом начале.

Э. Т.: Были ли художники, с которыми знакомились осознанно, целенаправленно?

Э. В.: Осознанно в том смысле, что вы московскими неавангардистами, то есть следующими конъюнктуре художниками, особо не интересовались. Вы понимали, есть ли общие интересы и точки соприкосновения с вашими взглядами. В этом плане это действительно был целенаправленный поиск контактов.

Э. Т.: А Владимир Янкилевский?

Т. В.: Он тоже был с самого начала среди наших знакомств.

Э. В.: Он как раз был художником, который наряду с Юло Соостером делал иллюстрации для журнала «Знание — сила».

Георгий Кизевальтер: В 1970-х годах в левом искусстве обоих городов происходило много разных событий и зарождались новые течения. Однако для меня эстонские художники в эстетическом смысле в середине 70-х значительно опережали Москву. Спустя много лет можно утверждать, что, в сущности, это было торжество дизайна над интуитивным творчеством. Вы согласитесь с таким определением? (Отметим при этом, что теплые отношения с московскими дизайнерами типа группы «Движение» особо не складывались, не так ли?)

Э. Т.: Можно ли говорить о торжестве дизайна?

Э. В.: Если задуматься, то в какой-то мере можно.

Э. Т.: Но это не был чистый дизайн, а тотальный синтез. Поиск универсальной эстетики.

Э. В.: Скорее, следует говорить о вкусе?

Э. Т.: Концептуальный подход?

Э. В.: Я имею в виду эстетическое чутье, которое неизбежно свое у каждого народа или нации. Как сам Тынис, так и многие из его круга работали дизайнерами журналов или художниками при издательствах. Создавая дизайн, ты следишь за эстетической стороной порой даже больше, чем в свободном искусстве.

Э. Т.: Может показаться, что дизайн относится больше к прикладной сфере, тогда как свободное искусство — более духовное и возвышенное. В то же время в Эстонии в 1970-х годах многие дизайнеры по образованию ушли в свободное творчество, а дизайн в какой-то момент перерос в тотальный дизайн окружающего мира.

Э. В.: Да, можно вспомнить Андреса Тольтса и Андо Кесккюла[206]. Многие художники, задававшие тон в 1970-х годах, изначально получили образование дизайнера.

Э. Т.: И Тынис же сам закончил в 1967 году отделение графики в Государственном художественном институте ЭССР по направлению графического оформления.

Э. В.: Даже Юри Аррак закончил отделение ювелирного и кузнечного дела, которое в какой-то степени связано с дизайном. Но, тем не менее, в свободном творчестве они не были привязаны к прикладной сфере и больше следили за эстетическим началом.

Э. Т.: И в то же время это такая универсальная эстетика — не подчеркнуто индивидуальная, но пребывающая в диалоге, активная эстетика.

Э. В.: Посредством которой можно было противостоять антиэстетике, в советскую эпоху окружавшей нас повсюду.

Э. Т.: А в московских кругах вашими контактами были «чистые дизайнеры» или, так сказать, авторы типа Соболева, которые сочетали в своей деятельности дизайн и свободное искусство?

Т. В.: Да скорее такие, как Соболев.

Георгий Кизевальтер: Обратим внимание: по сути, дружеские отношения между двумя городами длились до начала 80-х. Затем, как мне видится, началось расхождение. На ваш взгляд, в чем была причина?

Т. В.: Просто ситуация стала настолько сложнее со всем прочим, что главным уже было не…

Э. В.: Это мог быть еще какой-то психологический момент: какое-то явление просто устает, исчерпывает себя. Тебе все уже знакомо, нет ничего нового. Все понятно, все устоялось.

Т. В.: С определенными художниками мы были на одной волне, занимались практически одними и теми же вещами и вопросами.

Э. Т.: Наши искусствоведы Сирье Хельме и Эха Комиссаров отмечали, что в Эстонии было много информации, знаний и идей и москвичи приезжали сюда за этим.

Т. В.: Это правда, мы получали информацию через Финляндию. Но я должен сказать, что в Ленинграде и Москве были большие прекрасные библиотеки. К примеру, в области графики мы порой даже и не слышали, что есть такие хрестоматийные произведения. Так была одна библиотека, сейчас мне не вспомнить ее названия.

Э. Т.: Имени Ленина?

Т. В.: Нет, туда нас не пустили.

Э. Т.: Не помогли даже рекомендательные письма с печатью Союза художников ЭССР, открывшие вам двери в закрытый фонд библиотеки Эрмитажа?

Т. В.: Нет, не помогли.

Э. В.: Был бы ты чиновником, тебя бы точно пропустили. А к сути дела — как я поняла, именно библиотеки были для вас основным центром интереса.

Т. В.: Да. Там можно было увидеть все, что происходило в мире искусства на тот момент.

Э. В.: Но в то же время у нас было больше свободы в плане экспонирования работ на выставках. У россиян это вызывало определенную зависть, ведь они могли делать…

Э. Т.: Только квартирные выставки!