Ренуар - [42]

— Но только не 1900 и даже не 1896 годов! — протестовал де-Камондо.

Я уговаривал его купить прекрасный холст 89-го года — портрет мадам де-Боньер.

Де-Камондо. — Нет, я не хочу также и 89-го года, потому что это как раз самый расцвет «жесткой эпохи», о которой один знаменитый передовой критик сказал: «Эти вот Ренуары — это плоды, которые никогда не созреют». Но я решил иметь Ренуаров; найдите мне хорошие картины 70-го года, даже 65-го, женские Ренуары, разумеется! Только обратите внимание на руки! Чтобы не было этих рук кухарок, которые он так любит писать. И будьте внимательны к фасону платья, — постарайтесь, чтобы ваш выбор пал на что-нибудь изысканное. Само собой разумеется, не правда ли, что это не должны быть слишком «ренуаристые» Ренуары! Не забывайте ни на минуту, что все это впоследствии должно быть передано в Лувр… Я не запрещаю вам спуститься до самых 60-х годов. Но что для меня важно прежде всего — это рисунок!

Я. — Я знаю один холст 1858 года, необыкновенно законченный холст, первую картину, написанную Ренуаром!

Де-Камондо. — Женщина?

Я. — Нет, натюрморт.

Де-Камондо. — Только без натюрмортов! Я уже отказался от «Рыбы» Мане… В моей столовой уж больше нет места… Не могли ли бы вы как-нибудь ловко выведать у Ренуара, не найдется ли у него «ню» какой-нибудь великосветской дамы, написанной в его старой манере? Я отлично знаю, что дамы аристократических кварталов не очень-то…

«Не очень-то аппетитны», — хотел я досказать, но мосье де-Камондо добавил:

— Не очень-то легкодоступны!.. Однако ж я слышал, что Ренуар был принят у одного родственника Ротшильда… Вы что-то хотели сказать?..

— Я в самом деле хотел сказать… Не могу ли я предложить вам работы молодых?

Де-Камондо (улыбаясь). — И вы тоже! Вы — не первый! Как будто сговорившись, все предлагают мне одно и то же: «Если вы предпочитаете приобретать юношеские произведения известных художников, то почему бы вам не покупать картины художников, которые сейчас молоды?» Но пора бы знать, что я не могу допустить в мою галерею спорные вещи. Я знаю, вы мне сейчас же возразите: а «Дом висельника» Сезанна? Прекрасно, да, в этом случае я действительно купил картину, еще не признанную всем светом. Но совесть моя чиста: у меня есть собственноручное письмо Клода Моне, в котором он дает мне честное слово, что этой вещи суждено стать знаменитой. Если вы зайдете когда-нибудь ко мне, я покажу вам это письмо. Я сохраняю его в маленьком конвертике, прибитом сзади картины, в назидание злонамеренным, которые пристают ко мне с моим «Домом висельника».

Надо добавить, что граф де-Камондо позже купил несколько других Сезаннов, убедившись по аукционным ценам, что не ошибся в авторе. Быть может, он покупал бы еще, но у Сезанна в цене были главным образом натюрморты, а мосье де-Камондо, как уже сказано, считал, что натюрморты предназначаются для украшения столовых. Столовая же де-Камондо была уже полна.

Де-Камондо собирался уйти. Он обернулся:

— Я все-таки хочу сделать что-нибудь для ваших «молодых». Так как они с обожанием относятся к Ренуару, я поручаю вам сказать, что я просил вас показать мне Ренуаров!

Я. — Я уже говорил, что вы приобрели Дега.

Де-Камондо. — Ах, никогда не разглашайте о моих покупках без моего разрешения! Разве вы не заметили, что все следят за мной и стоит мне купить чью-нибудь картину, как цена на этого автора повышается и это мешает моим дальнейшим приобретениям… так как современные торговцы до такой степени проникнуты «семитизмом»! Но если вы мне обещаете не рассказывать о моих приобретениях и не обращаться со мною по-арабски, я приведу к вам моих друзей. Постойте, вот для начала я сделаю знак тем двум, которые идут там по тротуару напротив. Они никогда не покупают, но это все-таки стоит кое-чего, когда у вас в магазине видят барона и маркиза…

Когда эти две персоны вошли:

Де-Камондо. — Маркиз? У вас вид…

Маркиз. — Произошла такая неожиданность… Мой сын Жак в прошлом году получил в наследство от своей матери миллион пятьдесят тысяч франков. Представьте себе, мой биржевой агент сообщает мне, что на его счете осталось три франка восемьдесят пять сантимов!.. И это дитя, за которое я был так спокоен! Я поручил ему, когда он достиг восемнадцати лет, управлять маленьким имением, чтобы он мог приобрести жизненный опыт. И что же?! Он заставлял коров подтягивать животы, когда сено дорожало!

Де-Камондо. — Если бы он вместо того, чтобы кутить, покупал импрессионистов, он в несколько лет утроил бы свой миллион.

Маркиз. — Вы сами знаете, как я интересуюсь светлой живописью. Вы заметили, что я не пропускаю выставок у Дюран-Рюэля; но, говоря откровенно, мне все-таки приятнее, что все эти деньги перешли кокоткам, чем если бы они достались Ренуарам, Мане, Писсарро, Моне, Гильоменам и Сислеям… Наблюдали вы всех этих покупателей импрессионизма? Наш друг Ф… с тех пор, как стали опасаться падения цен на Сислеев, впал в такую неврастению, что по предписанию врачей распродает свою галерею^[66]. А другой, этот Д…, какой у него обеспокоенный вид, даже когда он говорит о неожиданном повышении цен на его Мане. Мой Жак прокутил миллион, он не нажил на нем трех. Но по крайней мере он весел… Когда он бросается мне на шею и говорит: «Мой старенький папка, как я тебя люблю!» — я вижу его прежние добрые глаза и чистый лоб!..