Реквием по вернувшимся - [10]

На корабле Виктора посчитали слегка сумасшедшим, и он старательно носил эту маску. Зато никто не набивался в друзья, никто не покушался на время, необходимое для экспериментов. Впрочем, один человек на корабле был особенным. Пилот Ярослава – только ее он мысленно называл по имени – отличалась от людей, с которыми Виктору приходилось сталкиваться. В ее присутствии он не ощущал давления на свой разум. Возможно, она догадывалась, какую Задачу пытается решить кибернетик. Виктор и сам бы рассказал – если бы она спросила. Ярослава не спрашивала, она решала собственную. Какую? Коновалец не знал.

Спустя три с половиной часа координаты точки выхода были проверены и перепроверены. Кибернетик вызвал рубку.

– Да, Витя, я слушаю. – В рубке дежурила Ярослава, навигатора видно не было. Поэтому Виктор осмелился улыбнуться.

– Расчет по реперным квазарам закончен. – Ему показалось, что женщина напряглась, готовясь услышать результат. – Корабль в локальном пространстве G00010496. Вышли согласно полетному заданию.

Он продолжал улыбаться, ожидая улыбки в ответ, – урок ведь сделан правильно. И Ярослава улыбнулась. Только улыбка у нее получилась какой-то вымученной, ненастоящей.

Степан Маслов. Локальное пространство G00010496, 4-й день экспедиции

Степан терпеть не мог эти первые сутки в чужом локальном пространстве.

Во-первых, потому что страшно. Бортинженер знал, как устроен м-двигатель до последнего микрона, наизусть помнил принцип его действия. И не доверял этой чертовой технике ни на грош. Это Коцюба по своей наивности может задирать беличий носик – «па-ду-ма-ешь!». Степан-то знал, что масс-информационное преобразование не только красивый термин. Он проверял настройки двигателя перед разгоном. Да что настройки! Он чуял двигатель и корабль нутром – потому что был инженером от бога. А после гиперперемещения все шло коту под хвост за одно мгновение. Потому что в другом локальном пространстве это был другой двигатель, другой корабль. И он, Степан Маслов, – не тот, кто был прежде. Понимать это было не то что страшно – жутко!

Во-вторых, пока та же Коцюба отсыпалась в стасисе, ему приходилось пахать. Чуть ли не в буквальном смысле пахать – заново перебрать и перепроверить чертов двигатель и чертов корабль, чтобы задействовать то знание, которое не в голове, а в руках. Чтобы у команды твердая уверенность была: случись что, двигатель не подведет, системы жизнеобеспечения не откажут, корабль вернет людей к родной Земле. Жизни их зависели в первую очередь от него, бортинженера Степана Маслова.

И в-третьих, неприятно было, что Буланов становился капитаном на это время. Не нравился ему этот сыч надутый, гориллоид, кичащийся своей принципиальностью, и все тут! А кому понравится чмо такое? Губы бантиком, глазки как у поросенка, на голове ежик неопределенного цвета. Чувство юмора атрофировано, полчаса думает, прежде чем скажет. Закроется у себя в каюте и сидит там, неизвестно чем занимается. На голографию жены дрочит, не иначе, – такой же, как и сам, замухрышки. А скопидом, каких поискать! На кой он деньги коллекционирует? Тысячу лет жить собирается, что ли?

Причины ненавидеть первые сутки в чужом пространстве у Степана были основательные. Но в эту экспедицию он пошел именно ради них, ради этих суток.

Много лет назад, юным балбесом, Степан пристрастился к Игре. Той самой, которую тысячи лет вели Мужчина и Женщина. Игре в обольщение, игре в любовь. Что может быть увлекательнее, когда вокруг сотни и тысячи карих, голубых, зеленых, золотистых глаз, глядящих на тебя с интересом, с ожиданием, с вожделением? Он был создан для этой Игры – высокий, стройный, умный, обаятельный, красноречивый. Белокурая голубоглазая бестия. Он умел добиться расположения любой женщины. Единственное, чего не хватало для полного счастья, для окончательной и безоговорочной победы в Игре, – серебряных шевронов на лазорево-синем парадном мундире. Что поделаешь, коль довелось жить в век, когда человечество таращится на звезды, вместо того чтобы смотреть по сторонам!

Шевронами Степан обзавелся. И сразу стал полубогом. Даже искать предлог, чтобы познакомиться, больше не требовалось. Подойти к стойке бара, присесть за столик в кафе, продефилировать по вечернему бульвару, одарив мимолетной улыбкой прекрасную незнакомку. Девять из десяти побегут следом, а оставшаяся будет стоять соляным столбом в надежде, что улыбка полубога не пригрезилась, что обернется. Оборачивался, почему бы и нет?

Жаль только, отпуск у косморазведчиков коротковат, а в экспедиции с женщинами туго. Маленькие экипажи на нуль-кораблях, потому что и сами корабли большими не построишь – условия марковского преобразования не позволяют. Но Игра есть Игра, поблажек себе Степан не давал. Раз пришел в экипаж, то обязан «уложить» всех имеющихся в наличии самочек. После этого он писал рапорт о переводе. Обычно хватало одной экспедиции, от силы – двух.

Пристинскую он «уложил» в первом же совместном полете. Честно говоря, там и усилий прилагать не пришлось. Корабельный врач относилась к самой «покладистой» разновидности женщин – «восхищенные». Для них хватало белозубой улыбки и дежурного набора анекдотов. Он бы и Коцюбу «уложил», да писатель некстати вклинился. Внешностью потягаться с Масловым тот, конечно, не мог, но лапшу на уши вешал профессионально. И вся экспедиция обернулась охами да вздохами по «любимому Андрюшке». Ничего, Маслов знал, что подобная романтичная влюбленность долго не держится, особенно у таких девиц, как Коцюба. Во-первых, она входила в категорию «скучающих», то бишь тех, кого можно подловить, сыграв на настроении. Во-вторых, она была явной «перехватчицей»: смириться, что лишена удовольствия, которого у подруги в избытке, не могла ни в коем разе. А Пристинская наверняка не молчала, расписала Степановы мужские достоинства в лучшем виде. Во второй экспедиции Коцюба «уложилась». И пусть теперь сколько угодно мелет о «случайностях», Степан добился, чего хотел.