Реконкиста - [106]

Верховный жрец пошевелил ладонью, и бледно-розовая чаша над нами потемнела и превратилась в огромную карту неба (тут мне вспомнились видения отца Гомеса). Вождь закрутил пальцами, и теперь весь этот зодиак[34] начал кружить, словно во время проекции в крупном планетарии. У меня не было времени наслаждаться картинкой. Тем более, что очередное легкое прикосновение большого пальца к столу превратило космос в панорамный образ кальдеры вокруг пирамиды (выходит, крысы перегрызли не все кабеля). Тут я увидел всю Циболу в свете наступающего дня – поселение бедненькое, но живучее. Я мог видеть людей, поднимающихся ото сна на террасах; женщин, стирающих в каналах белье и готовящих завтрак; караваны поставщиков, стекающиеся с перевалов на базарную площадь; еще я заметил на поле игры в священный мяч группу молодых людей, которые, с деревянными дубинками в руках обучалась искусству сражаться в рукопашную. Живая картина позволяла видеть и фруктовые рощи, расположенные на внутренних склонах кратера, и обнаженные скалы. Разделительная способность и насыщенность красок были настолько совершенными, что можно было буквально почувствовать дуновение ветра. Сам я с легкостью распознавал среди скальных обломков желтоватые жилы серы, зеленоватые полоски меди и вспышки кристаллического кварца.

Понятное дело, что недавнего владельца сети экспериментальных проекционных залов по всей Европе (синерамных, голографических и т. д.) это чудо техники особо не удивило, разве что его присутствие и прекрасное функционирование в подземельях доисторической пирамиды. Впрочем, Петлалкалькатль не оставил мне много времени на рассматривание пейзажа.

– Достойный Итцакойотль сообщил мне, будто бы ты родом не из этого мира, – сказал он. – Твои деяния свидетельствуют в правду данного тезиса. А какова правда?

К этому вопросу я был готов.

– Достойный Итцакойотль не ошибается, – спокойно ответил я. – Я не из этого мира.

Ацтеки не выдали своего изумления, но у верховного жреца блеснули глаза.

– Ты прибыл со звезд?

– Нет, из будущего.

Они вновь обменялись взглядами, после чего Итцакойотль порицающим тоном сказал:

– Ты лжешь! Даже у богов нет свободной власти над временем. Ведь если бы ты знал, что должно случиться завтра, ты мог бы это изменить, а если бы это изменил, будущее было бы иным, чем фактически было.

– Я могу не знать всех подробностей, касающихся завтрашнего дня. Я знаю историю в общем ее наброске, но в достаточной степени, чтобы знать, будто бы наша встреча обязана начать изменение в истории мира. Впрочем, о благородные, откуда у вас уверенность, будто бы, даже зная будущее, я мог бы его изменить? Допустим, я бы знал, к примеру, что, поворачивая направо, я упаду в пропасть. Желая избежать предназначения, я мог бы тогда свернуть влево, но откуда мне быть уверенным, что, двигаясь в этом направлении, я вновь не попаду в пропасть. В последствии результат был бы тем же самым, хотя подход к нему был бы несколько иным.

Ацтеки не выглядели убежденными моей аргументацией, но, похоже, моей версии не отвергали. Поэтому сейчас горячечно искал другие аргументы для поддержки своих тезисов. Нашел.

– Иногда у меня и самого возникают сомнения в отношении правильности этой гипотезы. Например, из школьных учебников мне известно, что одним из тех, кто, в момент нашей договоренности подпишут его вместе со мной, должен быть человек, о котором я знаю, что он мертв, поскольку погиб в столкновении наших сил над Мексиканским Заливом.

– Что это за человек?

– Боцман с судна "Генриетта", Хорст Вайгель, могучий рыжий мужчина, у которого обрезан язык.

– Но ведь он жив! – вырвалось из уст "пернатого", прежде чем быстрый жест Итцакойотля смог удержать его от спонтанного взрыва.

– Невозможно, – заявил я, изображая полнейшую убежденность в собственной версии. – Мне прекрасно известно, что он погиб две недели назад.

Полная превосходства усмешка появилась на губах сановника. Гортанным голосом Петлалкалькатль бросил пару слов на языке nahuatl. И через пару минут к нам привели Вайгеля. При виде его я сыграл грандиозное изумление. Впрочем я и вправду был очень тронут этой встречей. Громадный боцман, которого доставили с цепями на руках и ногоах, совершенно поседел, тело его было покрыто бесчисленными шрамами, явно следами пыток, которым его подвергли. Еще у него был выбит один глаз, зато второй горел неутолимой жаждой жизни.

Но мы не успели даже приветствовать один другого. Неожиданно раздался высокий свист. Я отметил перемену на лице верховного жреца. На нем нарисовалось беспокойство, смешанное со злостью: что-то тут прерывает прекрасно начинавшееся зрелище. Нас он отправил жестом руки, сам же, вместе с Итцакойотлем, подскочил к пульту. Оба казались возбужденными и обеспокоенными.

Три стражника подтолкнули нас в глубину коридора. Прежде, чем переборка за мной закрылась, я успел заметить на панорамной картинке клубы дыма, вздымающиеся над западным краем взлетно-посадочной площадки. Неужели…

Серебристые "тюремщики" явно испытывали страх перед Вайгелем, несмотря на сковывающие его цепи. Шагающий перед нами ацтек с открывающей все ворота булавой ступал неуверенно, наверняка чувствуя на своей спине дыхание гиганта. Второй, идущий между нами, держал руки у бедер, где висели убийственные метатели, ежесекундно он переносил свой взгляд с меня на боцмана, а с него – на меня. Третий, замыкающий нашу группу, ни на миг не опускал большой парализатор, направленный в громадного пирата.