Реки Вавилона - [46]

— Я уберу его отсюда, Давид.

— Мне он не мешает. — Кабину заполнил громкий писк радио. Бекер выругался и выключил его, потом отключил аварийное питание. Тусклые огоньки погасли, и кабину залил лунный свет.

— Эти ублюдки продолжают глушить нас. Им трудно делать это с того места, где они находятся, но они очень стараются.

— Каков наш шанс связаться с кем-нибудь?

— Кто знает? — Бекер откинулся на спинку кресла и закурил. — Коротковолновая радиостанция, похоже, совсем сдохла. Ничего необычного в этом нет, она очень чувствительна. Если мы сможем вернуть ее в рабочее состояние, то теоретически можно будет связаться с любым местом на земном шаре, в зависимости от атмосферных условий. УКВ-радиостанция работает хорошо, и я передаю сигналы на международной частоте приема и передачи сигналов бедствия 121,5. Также прослушиваю и передаю сигналы на нашей последней частоте «Эль Аль». Но никого не слышу, никто мне не отвечает.

— Но почему?

— Понимаешь, УКВ-рация работает только на дальность прямой видимости. Я не уверен. Но думаю, что нас окружают холмы, которые выше нашего.

— Да, это так.

— А кроме того, батареи не настолько мощные, как генератор, и не забывай, что Риш забивает все частоты своим широкополосным передатчиком, работающим при включенных двигателях и генераторе. — Бекер глубоко затянулся и выпустил длинную струю дыма. — Вот тебе все причины.

— Понял. — Хоснер бросил взгляд через лобовое стекло и увидел внизу людей, собравшихся в загоне для скота. — Но мы, наверное, без труда можем связаться с пролетающими над нами самолетами. Верно?

— Верно. Но для этого нужно, чтобы они пролетали над нами.

Хоснер заметил испачканный кровью кирпич, убивший Гесса, который сейчас валялся на приборной доске. При свете зеленых лампочек приборов он различил на нем клинописные знаки. Прочитать он их не мог, но был уверен, что на нем, как и на большинстве кирпичей Вавилона, написано: «Я НАВУХОДОНОСОР, ЦАРЬ ВАВИЛОНА, СЫН НАБОПАЛАСАРА, ЦАРЯ ВАВИЛОНА». Здесь, в кабине сверхзвукового лайнера, этот древний кирпич был совершенно неуместен. Хоснер отвел взгляд в сторону.

— Я установлю на фюзеляже пост для наблюдения за самолетами.

— Хорошая мысль. — Бекер бросил долгий взгляд на своего мертвого второго пилота, потом повернулся к Хоснеру. — Кан занимается дополнительной силовой установкой.

— Я его видел. Он сказал, что дела плохи. На сколько хватит батарей?

— Трудно сказать. Слушать я могу довольно долго, но при каждой передаче расходуется много энергии. Батареи никеле-кадмиевые, они очень хорошие, но не подают никаких признаков того, что садятся. Работают исправно до самого конца, а потом резко выходят из строя.

Хоснер кивнул. Он знал это, и это его беспокоило, потому что и ночной прицел винтовки M-14 тоже работал на никеле-кадмиевых батареях.

— Думаешь, стоит экономить батареи, а на связь постараться выйти, если Кан сможет исправить дополнительную силовую установку?

Бекер взъерошил пальцами волосы.

— Не знаю. Черт побери! Тебе не кажется, что отныне мы можем только строить предположения? Разве не так? Вот и я пока что ничего не знаю. Надо будет подумать.

— Хорошо. — Хоснер ухватился за кресло бортинженера, шагнул к двери и оглянулся. — Увидимся позже.

Бекер повернулся в кресле.

— Думаешь, нам представится такая возможность?

— Разумеется. — Хоснер прошел по наклонному полу пассажирского салона и отыскал свой портфель.

Хоснер выбрался на крыло, добрался до передней кромки и спрыгнул на землю. Он заметил, что раввин уже закончил субботнюю службу. Большинство мужчин и женщин быстро разошлись по периметру площадки, но некоторые направились в загон для скота. Среди них был и раввин Левин. Хоснер догнал его.

— Мы можем похоронить Моисея Гесса?

— Нет.

— Но нам необходимо провести кое-какие работы для создания обороны. Вы будете возражать и против этих работ в субботу?

— Да.

Они остановились возле стены загона. Мимо них прошли несколько человек, шедших со службы. Хоснер посмотрел на раввина.

— Мы будем вместе делать дело или будем конфликтовать, равви?

Раввин сунул молитвенник в карман.

— Молодой человек, такова уж природа религии — конфликтовать с намерениями мирян. Конечно, Моисея Гесса надо похоронить вечером, и, конечно же, вам следует начинать работы по созданию обороны. Поэтому необходим компромисс. Вы прикажете всем работать, несмотря на мои возражения, а я позабочусь о теле Моисея Гесса, но запрещу хоронить его. С 1948 года Израиль вынужден идти на подобные компромиссы.

— Ужасная глупость. Ведь это же сплошное лицемерие. Ладно, пусть будет по-вашему. — Хоснер шагнул в загон.

Раввин Левин схватил его за руку и потянул назад.

— Послушайте меня. Искусство выживания зачастую является смесью глупости, лицемерия и компромиссов.

— У меня нет времени на подобные разговоры.

— Подождите. Вы англофил, Хоснер. А вы задумывались когда-нибудь, почему англичане не пропускают четырехчасовой чай даже во время боя? Или почему даже в тропиках они одеваются к обеду?

— Таков их стиль.

— И это хорошо влияет на моральный дух людей. Очень хорошо влияет на моральный дух, — повторил раввин и легонько постучал Хоснера по груди. — Мы не хотим, чтобы наши люди забыли обо всем только потому, что они сидят на вершине холма в Вавилоне, окруженные враждебно настроенными арабами. Поэтому и надо, чтобы наша повседневная жизнь шла привычным чередом. Мы не отменяем субботнюю службу, не хороним мертвого в субботу, не работаем. И мы не опустимся до того, Иаков Хоснер, чтобы есть ящериц или что-нибудь подобное, потому что это не кошерная пища. — Раввин снова постучал Хоснера по груди, но на этот раз посильнее. — И другие религиозные обычаи мы нарушать не будем. — Он смахнул пыль с рубашки Хоснера. — Спросите генерала Добкина, почему солдаты даже во время боевых действий обязаны бриться каждый день. Это моральный дух, Иаков Хоснер. Образ жизни. Стиль. Цивилизация. Только так можно держать на высоте их боевой дух. Мужчины должны бриться, а женщины причесываться и красить губы. От этого и идет их моральный и боевой дух. В свое время я был армейским священником. Так что знаю, о чем говорю.