Реки Вавилона - [122]

— Что вы предлагаете, генерал?

Добкин узнал голос генерала Гура.

— Предлагаю? Я предлагаю, генерал Гур, чтобы вы пришли сюда, черт побери, и освободили нас.

— Что из себя представляют поля на западном берегу? — спросил генерал ВВС Катцир.

— Там вода, — откровенно признался Добкин. — Но вот подальше от реки, похоже, посуше.

— А дорога, на которой вы приземлились, — продолжил Катцир, — вы думаете, на нее смогут сесть транспортные самолеты «С-130»?

— Этого я не могу сказать вам, генерал. Думаю, мы повредили ее во время приземления.

— Мы можем использовать вертолеты, — вмешался неизвестный Добкину голос.

— Нет, — возразил Добкин. — Для этого уже нет времени. Они атакуют в данный момент.

Другой голос сказал что-то насчет применения в первую очередь эскадрильи истребителей. Добкин слышал, как они пытаются вырвать друг у друга микрофон. Кто-то позвал Тедди Ласкова. Добкин думал, что Ласков наверняка уже уволен, но, оказывается, он тоже присутствовал на совещании. Он ответил еще на несколько вопросов, слыша, как в Иерусалиме разгораются споры. Добкин решил заканчивать разговор и громко произнес в трубку:

— Господин премьер-министр, боюсь, мне пора уходить. Тут присутствуют трое джентльменов с автоматами «АК-47», и, когда они сообразят, что происходит, наверняка захотят оторвать меня от телефона.

В Иерусалиме услышали шум, похожий на потасовку, потом резкий треск, как будто кто-то выстрелил или что-то сломалось. А затем телефон замолчал.

Мириам Бернштейн сидела в кресле второго пилота рядом с Давидом Бекером.

— Значит, вы думаете, что никто не слышит ваших сигналов SOS?

— Никто. — Бекер уменьшил звук приемника почти до минимума. — «Лир» все еще кружит над нами, но мне кажется, и у него неприятности.

— Почему?

— Почему? — Тот факт, что Хоснер прислал посыльную, а не пришел сам узнать, как обстоят дела со связью, свидетельствовал, как мало у всех осталось надежды на то, что ему, Бекеру, удастся с кем-нибудь связаться. Но все же Мириам Бернштейн была заместителем министра транспорта, а значит, начальником и над ним, и над Хоснером. Однако, похоже, это уже не имело значения. — Почему? Потому что из-за этой пыли он не может сесть, вот почему. Ему придется садиться и заправляться там, где нет такой пыли. И тогда, может быть, мне удастся связаться с кем-нибудь. Не хотите доложить Хоснеру об этом? Это все, что у меня есть.

— Потом. — Мириам уставилась на разбитое лобовое стекло. — Вы боитесь смерти? — неожиданно спросила она.

Бекер повернул голову и посмотрел на нее в тусклом свете приборной панели. Он никак не ожидал подобного вопроса от такой стойкой женщины.

— Нет. Не думаю. Я… я боюсь снова летать… но не смерти. Смешно… — Бекер не понимал, почему позволил втянуть себя в такой откровенный разговор. — А вы?

— Если в моей жизни что-то и ходило почти всегда рядом со мной, так это смерть. — Мириам сменила тему разговора. — А что вы думаете о Иакове Хоснере?

Бекер оторвал взгляд от бортового журнала, куда начал что-то записывать. Он подозревал, что Хоснер и Бернштейн стали очень близки, но это не меняло его личного мнения о Иакове Хоснере.

— Нацист.

— А вы ему нравитесь.

Бекер не понимал, куда она клонит и вообще для чего завела этот разговор. Наверняка просто перенервничала и теперь хотела выговориться. Люди совершают странные поступки, когда смотрят в лицо смерти. Вот и он только что признался ей, что боится летать, а этого он не сказал бы даже своему психиатру.

— Не поймите меня неправильно, миссис Бернштейн, но я рад, что в этот момент он оказался с нами. Без него со всеми нами, наверное, было бы уже покончено. — Он продолжал смотреть на Мириам. Нет, она не выглядит перенервничавшей, скорее… счастливой, радостной.

— Я люблю его, — призналась Мириам.

От неожиданности Бекер даже сломал кончик карандаша.

— О-о-о… — Звук стрельбы, похоже, усилился, и Бекер поднял голову. Через стекло кабины ночь казалась еще более пугающей, более ужасной и зловещей, чем была на самом деле. Вообще весь ужас, который ему пришлось наблюдать, Бекер видел через плексиглас, и теперь с плексигласом у него ассоциировалась опасность. И смерть. Когда он смотрел сквозь лобовое стекло автомобиля или даже оконное стекло дома, у него сводило живот, и Бекер до сих пор не мог понять, в чем же тут дело. Интересное открытие, но немного запоздалое. — О… Это… я…

— Что вы пишете… Давид… могу я вас так называть?..

— Да, разумеется. — Он закрыл блокнот. — Это бортовой журнал.

Мириам наклонилась к нему.

— Бортовой журнал? Вы хотите сказать, что записываете все события?

— Да, но очень коротко.

— Можно мне посмотреть? — Мириам протянула руку, и Бекер передал ей журнал. Она откинулась на спинку кресла, открыла журнал и принялась перелистывать его, выборочно читая записи. «16.02: Переключился на зап. част. Ген. Ласков передал последнее сообщение: E-2D будет продолжать следить за нами. Ласков решил не применять ракеты „Феникс“, чтобы не задеть нас. Истребители уходят». Мириам пролистнула еще несколько страниц. «18.31: Полет завершен. Гесс мертв, ему разбило голову кирпичом, пробившим лобовое стекло во время рулежки. Пилоту следовало раньше поднять защитный щиток, предвидя катастрофу при посадке. Возможно, это предотвратило бы смерть Гесса». Она несколько секунд смотрела на последнюю запись, потом закрыла журнал и подняла голову, натянуто улыбнувшись. — Нас называют людьми Книги или книжными людьми. Написанное слово объединяет нас еще со времен образования Диаспоры. Странно, что больше никто не додумался вести хронику событий нашего пребывания здесь.