Река твоих отцов - [52]

— Лежи тихо, отец, скоро приедем…

Она доставала из-под теплого меха флягу с чаем, давала отцу отпить два-три глотка и рукавом своей меховой кухлянки вытирала ему потрескавшиеся, посиневшие губы.

Дорога заняла весь день. Когда, наконец, вдали показался поселок, там в домах уже горел свет. И это была последняя дорога Лекэ. Через три дня, не приходя в сознание, он умер от заражения крови.

Перед тем как уехать обратно в стойбище, Бэра зашла в поселковый Совет посоветоваться, как, дальше жить. Председатель сельского Совета Кастэкан приходился сродичем Бэре.

— Пасти большое стадо трудно тебе, — сказал Кастэкан. — Оленьи кочевки, сама знаешь, долгие: от снега до снега… Да и девочка у тебя. Попрошу директора интерната, чтобы взял Дарпэк в интернат, а тебя туда же уборщицей или поварихой устроим. Согласна?

Бэра посмотрела на Кастэкана тихими, печальными глазами и ничего не ответила.

«Наверно, председатель прав», — думала она и в душе была ему благодарна за участие, но ей было страшно изменить свою привычную жизнь.

— Около своих детей будешь, — продолжал Кастэкан. — Все равно через зиму девочку надо в школу отдать. Тогда одна останешься…

В это время прибежали Гарпани и Дарпэк.

— Мама, — сказал сын. — Дарпэк хочет со мной остаться. Дядя Кастэкан, можно так, чтобы моя сестренка со мной в интернате жила?

— Если мама твоя согласна, попросим Петра Федоровича, чтобы оставил ее…

Дарпэк, перехватив печальный взгляд матери, подошла в Бэре, прижалась к ней…

— Я маму одну не оставлю… Наступило молчание.

Гарпани растерялся. Переводил испуганные глаза с сестры на мать, потом на Кастэкана, не зная, что ответить.

После короткого молчания Бэра сказала:

— Оставайся с братом, доченька…

Днем она уехала в стойбище. Всю дорогу думала о том, что скоро наступят мартовские метели и оленей надо будет перегнать в сопки. Потом придет весна — и, значит, новая кочевка. А летом, когда вся тундра загудит от комаров и гнуса, надо угнать оленей еще дальше, к морю…

Такие кочевки ей не по силам. Да и от детей уходить не хотелось. Если бы Гарпани с ней был, тогда другое дело. Но сын и после школы не захочет к оленям вернуться. Захочет поехать в город, дальше учиться.

Пожив неделю в стойбище, она отправилась к бригадир Азмуну, попросила его, чтобы приехал принимать оленей, потому что она, Бэра, перебирается жить в поселок.

* * *

…Незаметно бежали годы. Одна зима сменяла другую, и былое горе постепенно улеглось в сердце Бэры. Но она не забывала мужа. Когда выдавалось свободное время, она приходила на его могилу и, как с живым, разговаривала с ним: рассказывала ему о себе, о детях, об оленьих кочевках, словно верила, что муж слышит ее.

Подросли дети. Гарпани возмужал, вытянулся, стал юношей. Дарпэк, хотя и не вышла ростом, но по уму и способностям далеко обогнала своих сверстниц. Бывало, учительница из-за простуды не приходила на уроки — ее заменяла Дарпэк. И ученики, к удивлению Петра Федоровича, сидели тихо, не баловались, слушали ее. Наверно, поэтому заветной мечтой Дарпэк было стать учительницей.

А Гарпани готовился в пилоты.

В те редкие дни, когда в поселок прилетал почтовый самолет, Гарпани как одержимый бежал три километра на посадочную площадку и проводил время с летчиками. Он помогал им заливать в бак горючее, расчищал от снега взлетную полосу, а однажды улетел с ними в районный центр и застрял там из-за пурги на целых пять дней.

Когда в интернате хватились Гарпани, подумали, что парень попал в пургу и заблудился. Начались поиски. Хорошо, что Кастэкан догадался позвонить в район.

В конце концов он своего добился. Поступил в летную школу. Когда от него приходили письма, Дарпэк прибегала к матери, усаживала ее рядом с собой и громко, не торопясь, читала.

Недавно брат прислал фотографию: сидит в кабине учебного самолета в кожаной на меху куртке и в шлеме, положив на штурвал руки. «Это я перед вылетом», — подписал Гарпани на карточке.

Но лицо матери почему-то не выражало радости.

— Что с тобой, мама?

— Скоро и ты, дочка, уедешь, я тут одна останусь.

— Я тоже часто писать буду тебе. И карточки свои присылать буду. А когда стану учительницей и меня пошлют в какую-нибудь дальнюю школу, ты, мама, ко мне приедешь…

— Ждать долго, дочка, не доживу, наверно. Слова Бэры испугали Дарпэк.

— Не надо так говорить, мама…

Но как ни была Дарпэк привязана к Бэре и Гарпани, повзрослев и узнав свою судьбу, она все чаще вспоминала далекий берег, где когда-то жили ее родные. А тут еще и подружки нет-нет да и спросят, как это ее так далеко, на другой конец земли, унесла река.

— Не знаю, девочки, — отвечала Дарпэк, — я ведь тогда маленькая была.

— А почему твои родные столько лет не ищут тебя?

— Наверно, решили, что я утонула, — и печально разводила руками.

Всю ночь после этого не могла заснуть. Все думала, и, как сквозь туман, в памяти смутно возникал холмистый берег большой реки, бат, несущийся по волнам, высокие темные горы и особенно — гуси, летящие меж облаков…

3

После окончания семилетки, когда девушки стали собираться в город на подготовительный курс пединститута, Дарпэк не захотела оставить Бэру. Мать в последнее время часто хворала, и, кроме дочери, некому было за ней ухаживать.