Река твоих отцов - [51]

Он положил ребенка на оленью шкуру около очага, натер спиртом, напоил горячим чаем. Девочка открыла глаза. Пять дней не отходил от нее Лекэ, доверив оленье стадо своим верным собакам — лайкам. Только по ночам он ненадолго отлучался из юрты.

Когда девочка немного поправилась, Лекэ сшил ей из мягкого меха оленьего выпоротка унтики, курточку, шапку-ушанку и водил ее за собой. Девочка привязалась к доброму пастуху и почти не вспоминала о родителях. Но, как ни бился с ней Лекэ, он так и не узнал, кто она, откуда и как случилось, что ее так далеко унесла река.

Долог путь оленьих кочевок.

Когда Лекэ пригнал стадо к стойбищу, откуда ушел весной, тундру уже покрыл глубокий снег. Жена вышла встречать Лекэ и, увидев, что с ним девочка, всплеснула руками.

— Ушел пасти оленей один, а вернулся с ребенком. Чья она, где встретил ее?

И Лекэ рассказал.

— Ладно, у нашего Гарпани нет сестренки, пускай эта девочка заменит ее, — сказала Бэра, взяв девочку на руки.

В тот же день Бэра назвала девочку Дарпэк и сказала сыну, что отец привез ему сестренку. Мальчик обрадовался.

Он водил сестренку за собой, показывал разные диковины, катал на маленькой нарте, которую сам смастерил.

Однажды, когда они в сумерках прибежали домой и мать, накормив их ужином, уложила спать, Гарпани спросил:

— Верно отец говорил матери, что тебя к нам река принесла?

Дарпэк заплакала.

— Ладно, не говори, не надо, — испугался брат. — Это отец, наверно, про другую девочку рассказывал. А ты сестренка мне будешь, Дарпэк. — И натянул ей на плечи оленью шкурку.

Спала девочка плохо. Всю ночь ворочалась, кричала во сне, и Бэра два раза вставала к ней.

Проснулась Дарпэк раньше всех. Полежала немного с открытыми глазами, прислушиваясь к страшному шуму в тундре. Потом перелезла через Гарпани и вышла из юрты. Вдоль берега густым темным облаком двигались олени. Они стучали рогами, брякали колокольцами, обволакивая друг друга белым паром от дыхания.

Когда стадо приблизилось, девочка увидела: Лекэ несет на руках белого олененка.

— Ночью олениха отелилась. В юрту несу теленочка, чтобы не замерз. Будешь смотреть за ним, молоком поить. Хочешь?

Дарпэк молчала.

— Ты, наверно, не выспалась?

— Я во сне опять гусей видела. Просила гусыню, чтобы меня к маме унесла, а гусыня пролетела мимо…

— Разве Бэра не мама тебе?

— У меня, помню, другая была, Мэнгукчана. А к Бэре меня река принесла.

— Это ты сама надумала?

— Нет, Гарпани ночью говорил. Потом я вспомнила, как Мэнгукчана в бате меня укладывала, чтобы комары не кусали.

— А разве тебе у нас плохо?

— Нет, не плохо. — И, помолчав, попросила: — Лекэ, когда я подрасту, ты меня отвезешь к Мэнгукчане?

Тут из юрты вышел Гарпани. Протерев заспанные глаза, улыбнулся сестре:

— А я и не слышал, как ты из юрты ушла. — И перевел взгляд на отца: — Отелилась белая олениха?

— Сам видишь, — сердито сказал Лекэ, недовольный, что сын болтал сестре ненужное.

2

Прошло пять лет.

Дарпэк уже почти не вспоминала, как ее унесла река. Ей было хорошо в семье Лекэ и Бэры, которые заменили ей отца и мать, а Гарпани — брата Лядэ.

Гарпани четвертую зиму жил в дальнем поселке в школьном интернате, но не забывал сестры. Посылал ей в конвертах цветные картинки, которые вырезал из журналов, и Дарпэк развешивала их в юрте. А приезжая на каникулы, привозил ей разные безделушки, леденцы, галеты.

— Отец говорил, что через два снега и меня отвезет в школу, — похвасталась брату Дарпэк. — Тогда мы опять вместе с тобой будем.

Одна зима прошла спокойно, а вторая принесла большое горе. Однажды ночью на оленье стадо напали волки. Лекэ в это время спал в юрте, которую поставил на горном склоне, чтобы меньше задувал ветер. Собаки, стерегущие оленей, подняли страшный лай.

Лекэ схватил ружье, выбежал из юрты. Он видел, как огромный старый волк гнался за единственной белой оленихой — и вот-вот, казалось, догонит ее. Лекэ вскрикнул, быстро вскинул бердану и, не успев прицелиться, выстрелил. Волк, прекратив погоню за оленихой, стремительно побежал на Лекэ. Он не успел перевести затвор, как навстречу блеснули острые зеленые огоньки волчьих глаз, и в ту же секунду хищник одним длинным прыжком настиг Лекэ. На крик его подскочили собаки, Лекэ выдернул из-за пояса нож и с размаху всадил в оскаленную волчью пасть.

Больше часа собирал Лекэ разбежавшихся испуганных оленей. Пока гнался за ними, не чувствовал боли. А когда немного успокоился, не мог двинуть левой рукой: она повисла как плеть.

«Волк перекусил!» — с ужасом подумал он, и по спине у него пробежал холодок.

Доверив стадо собакам, он сел на нарту и помчался в стойбище.

Бэра туго перевязала ему руку повыше локтя оленьими жилами, и Лекэ стало немного легче. Он даже хотел отправиться к стаду, но Бэра не пустила и чуть свет сама уехала в тундру. Когда она на второй день вернулась, Лекэ был так плох, что едва узнал свою жену. Он метался в жару, терял сознание, бредил, и Бэра была бессильна ему помочь.

Тогда она решила везти его к доктору.

Быстро бежали олени, брякая жестяными колокольцами, и этот звон отдавался болью в сердце Бэры.

Лекэ лежал на спине, вытянувшись вдоль нарты, и сквозь смерзшиеся ресницы смотрел на зарю. Он тяжело дышал, и пар от дыхания, замерзая, ложился инеем на жестких, колючих усах и узкой бородке. Его бросало то в жар, то в холод. Когда он начинал ворочаться, Дарпэк, сидевшая у изголовья отца, крепко обнимала его своими короткими ручонками и говорила шепотом: