Река на север - [52]

— Меня? — спросил на всякий случай, оглядываясь, словно манили кого-то другого, и, нехотя вступив в темный коридор с паутинным зеркалом, в котором отразился силуэт его напряженно крадущейся фигуры, последовал за таинственно манящей рукой и был препровожден на кухню, где пахло прокисшими арбузными корками и клериканским борщом — уж в этом-то, кажется, никто не искал преимущества. Рот наполнился вязкой слюной — в холодильнике Изюминки-Ю они обнаружили замороженный кусок мяса, банку горчицы и два килограмма абрикосов. Мясом, конечно, они так и не занялись.

— У меня, родимый, всего пятьдесят копеек, — произнесла, придерживаясь тактики всех старушек наивно полагаться на альтруизм любого прохожего, и показала на кран, из которого капала вода, оставляя рыжий след на эмали.

Она явно его с кем-то путала. Не с водопроводчиком ли? Впрочем, с него станется. Не уточняя, произнес, придавая голосу долготерпение:

— Ничего, я и так сделаю...

Она все так же равнодушно проследила, как он, покорившись судьбе, тем же коридором вышел за разводным ключом и прокладками.

Пыльная, грязная лестничная площадка, двенадцать степеней в одном пролете, еще столько же в другом, посредине — куча мусора, вываленная из ведра, над арбузными корками — что поделаешь, сезон овощей и фруктов — оживленно жужжали мухи.

Прежде чем он покинул площадку пятого этажа, за спиной со скрипом отворилась дверь:

— Вот он, наш герой! — Свела губы, и без того накрашенные "бантиком". — Миша, мы с вами договорились?

— Конечно, Дина Сергеевна, я заскочу на днях... — Он, как школьник, повис на перилах, словно родители приятельницы отворили ему дверь.

— Ну так не забудьте. Никто ведь ничего не понял... — Она курила папиросы марки "Герцеговина флор" и в любое время года куталась в шаль, зябко поводя плечами.

— А разве дело не закрыто? — спросил он.

— Возможно... — И голос ее приобрел бархатистость, от которой в былые времена мужчины теряли головы. — Возможно, вас призовут свидетелем...

Впервые за многие годы она оказалась в центре внимания и всячески подчеркивала это.

— Если меня прежде самого не заберут, — пошутил он.

— В наше время все возможно, — согласилась она, стряхивая пепел на коврик перед дверью, — но я вас вызволю, взорву все эти чертовы тюрьмы. — И засмеялась театрально, словно с подмостков. — А вы, в свою очередь, не доставляйте им такого удовольствия.

— Постараюсь... — Он отступал спиной вверх по лестнице.

— Ну так не забудьте. — Она сверкнула улыбкой, в которой было больше старушечьего одиночества, чем надежды, и проводила грустным взглядом.

В последний раз она оказалась на высоте, когда ее умалишенная соседка с воплем кинулась во дворе на Веру Даниловну и, намотав на руку волосы, принялась таскать приятельницу, с которой они до этого мирно судачили на лавочке, по земле.

В пылу помешательства она успела опрокинуть две лавочки и разогнать собравшихся зрителей, когда на сцену явилась Дина Сергеевна.

— Катя, брось ее! — приказала она. — Мы ее вместе убьем. Вот тем камнем. — И указала на валун, который зимой служил детворе горкой.

Всю нерастраченную энергию сумасшедшая Катя потратила на валун. Вера Даниловна благополучно ретировалась домой, а спецмедмашина прибыла вслед за полицией, которая усмотрела в действиях Дины Сергеевны подстрекательство к убийству.

— У соседки кран сломался... — объяснил он Саскии.

Как все истерички, часто была довольна собой без всякой видимой причины — временами же гордилась собственной невозмутимостью и хладнокровием, умением не бояться крови, тараканов и полового воздержания.

— Я очень рада. — Уронила фразу, как гирю на ногу, даже не подняв лица. Щелкая семечки, читала "постельные" объявления на последней странице местной газеты, откуда в основном черпала сведения о жизни. Пока брал из стола инструмент, чувствовал налитую враждебностью немоту. Выбрался из кухни, подталкиваемый взглядом. Выполз, обливаясь потом, обессиленный, как после трех раундов. Сбегая вниз и перепрыгивая через кучу — мухи взвились роем, — вспоминал, в чем же провинился? Конечно, Изюминка-Ю. Впрочем, ей ли его упрекать? Подумал, что у нее просто экзальтированный период ссоры.

В легкой прострации отыскал под мойкой крышку стояка, чтобы закрутить вентиль, снял кран и поменял прокладку. В лучах света из окна соседней комнаты поблескивала бронзовая фигурная ручка и плавали пылинки. Наклоняясь, чтобы открыть вентиль, боковым зрением в проеме двери отчетливо различил мужскую фигуру: лицо, устремленное на него, и руки, сложенные перед собой на ручке резной трости.

Когда повернулся, пылинки все так же спокойно плавали в радужном воздухе, на бронзовых ручках двери играли блики, подтверждая идею эйдетизма, но старик пропал.

— Где ваш брат? — вспомнил он.

Ему сразу стало не по себе. Он даже забыл о клериканском борще.

— Вы ведь, наверное, не знаете, а он был разведчиком... Да... — Казалось, Вера Даниловна отвлеклась от его манипуляций с краном на одно-единственное мгновение. — В эту самую... в войну... — У нее была правильная, внятная речь для ее возраста.

— Каким разведчиком? — тупо спросил он, косясь на проем двери.