Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести - [3]

6. ……………………………………2 степени – 100 крестов;

7. ……………………………………3 степени – 300 крестов;

8. ……………………………………4 степени – 1000 крестов;

9. Золотые слитки Российского Банка – 109 штук по 8 килограммов и один по килограмму.

То есть ордена «Возрождение Сибири» не успели выдать ни одного: сколько изготовили, столько и отправили в Японию – Сибирь же ещё только возрождается…

Таким образом, Грише предстояло узнать, сколько орденов «Освобождение Сибири» 2-й и 3-й степеней успели выдать воинам-героям или каким-то образом активизировать папину память.

И тогда Гриша разбогатеет по скромным подсчётам на три миллиона долларов законного вознаграждения; ну, и приключения, разумеется, в придачу…

Глава 2.

Найти в соответствующих архивах количество награждённых искомыми орденами казалось Грише более вероятным, чем рассчитывать на пожилую память родителя, хотя он не отвергал и такой исход.

Практичный Гришин ум быстро родил стратегию. Первым делом предстояло подтвердить наличие вклада за № ИР 1919/1238 в конце 1919 года в Иокогама Спеши Банк в Японии.

И тут он вспомнил Мыча, то есть Валентина Акимовича, своего друга со студенческих времен, деятельность которого и была как раз связана с Дальним Востоком. Сейчас уже и не вспомнить, какими путями, а только теперь выпускник восточного факультета МГУ с прекрасным английским и хорошим японским числился каким-то непоследним чиновником по Министерству природных ресурсов.

Практически Мыч торчал то в Японии, то во Владивостоке, то в Москве и везде решал не всегда решаемые вопросы добычи и продажи морепродуктов. Служба такая не мешала, а скорее способствовала жизни плейбоя, а потому был Мыч в расцвете всего…

Виделись они последний раз больше года назад, когда жизнь Мыча неожиданно дала трещинку, потому как влюбился повторно в свою же бывшую жену после шести лет развода; а у той уже и семья другая… Словом, требовалась жилетка, в которую Мыч мог поплакаться, принявши на грудь, и голова, которая по трезвости составит второй ум. Такие жилетка и голова имелись только у его друга Гриши Гончаренко.

Гудели они тогда во Владивостоке трое суток, по истечении которых резонно постановили наступить на горло Мычовой страсти, и оставить бывшую спутницу жизни в покое, и как только… так искать новую.

Теперь сговорились увидеться дома у Мыча в Москве.

Чему, собственно, радуются при встрече друга со студенческих времён, размышлял Гриша, приближаясь в самолёте «Кипрских авиалиний» к Москве? И, подумав с улыбкой в сладкой дрёме, выделил главное: душа с ними отдыхает. И заснул…

– Гляди! В штанах! – приветствовал Гриша друга в дверях его квартиры. Им обоим были душевно приятны воспоминания, когда в эту же дверь много лет назад поутру позвонила компания из друзей и подруг, что-то накануне крепко отмечавшая, и дверь им открыл помятый Мыч в рубашке с галстуком и без трусов…

Теплеет на душе и хочется жить, когда после разлуки обнимешь и похлопаешь друга по надёжной спине.

У Мыча был гость с Дальнего Востока, хорошо Грише знакомый легендарный «начальник Японского моря» Мефодич. Суров и крут был заросший медноволосый гигант с задубевшей на лютых северных ветрах кожей. Широко посаженные ледяные, всегда прищуренные глаза смотрели в упор и видели насквозь. Огромные арктические ботинки казались каменными, как у памятников, руки с заскорузлыми пальцами и выцветшей татуировкой могли задушить волка…

И было совершенно непонятно, чем думал тот «дед», возжелавший объяснить такому вот новобранцу армейские порядки. Мефодич потом разводил руками: я, говорит, один раз и толкнул-то его, в грудь. «Дед» в госпиталь надолго, Мефодич в дисбат.

Магаданский дисбат, однако, оказался в судьбе Мефодича отправной точкой, даже двумя: во-первых, познал и полюбил холодное Японское море, да и остался здесь навсегда. А, во-вторых, встретил здесь такую же побитую душу и дородное тело – это была его Галя. И по сей день промеж ними незатейливая любовь, большое уважение и четверо крепеньких ребятишек.

Числился Мефодич по ведомству Мыча, осуществлял всякие отловы в научных целях; и все знали, что себе Мефодич берёт только по потребности – детей кормить-растить, дом соблюдать, Галю по случаю слегка побаловать, ну, и, конечно, шхуну содержать. За честность и благородство уважали его и русские погранцы, и японская береговая охрана. Причём японцы-то, когда давали ему право входа в свои порты, первыми и прозвали «Ме-фо-дися» начальником Японского моря. Это внутреннее море он действительно исходил вдоль и поперёк и не раз помогал и нашим, и японцам.

Мечтой всех дальневосточных браконьеров была его шхуна «Галина». Лучшую японскую электронику, вымененную у японцев на крабов, он обогатил русской смекалкой, друзья-моряки с атомоходов снабдили его каким-то лишним стратегическим металлом, в результате чего начальник моря всё видел, всё слышал, ходил быстрее всех и дальше всех.

По молодости, после дисбата, пару путин отходил рыбаком на сейнере, но из-за шутки над боцманом его «ушли» и порекомендовали в научный флот, так он и попал к Мычу. Шутку ту вспоминать не любил, дурак, говорил, молодой был, но хорошим людям при случае не отказывал.