Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [67]
Уральцы уже в XIX веке хорошо осознавали своеобразие региона, в котором проживают. Один из корреспондентов еженедельной газеты «Екатеринбургская неделя» так описывал особенности социальной композиции региона: «Горнозаводской Урал, как известно, имеет свои особенности, отличающие его от остальной России. Особенности эти все находятся в зависимости от того, что большинство населения существует горнозаводским промыслом. Громадная масса рабочего люда принимает непосредственное участие в заводских заготовках, занимаясь рубкой дров, выжигом угля, добычей руды и флюсовых и иных ископаемых, перевозкой дров, угля, руды и флюсов, разработкой золотых приисков, поиском цветных камней, работой на горных заводах»[469].
Преобладание однородного в этническом отношении (русского) населения и наличие развитого бюрократического аппарата в губернии предопределили проведение либеральных реформ 1860–70‐х годов в полном объеме. Развитие государственных учреждений и включение губернии в общую систему социально-экономического, политического и культурного взаимодействия демонстрируют полную сопричастность процессам, разворачивавшимся на общероссийском уровне. Особенностью Пермской губернии в сфере реализации Положения от 19 февраля 1861 года стало введение волостного самоуправления и суда не только в деревне, но и на многочисленных уральских заводах. В результате волостная юстиция охватывала все слои горнозаводского населения. Иными словами, волостной суд действовал в довольно густонаселенных районах, население которых не занималось сельским хозяйством и не имело общинных взаимоотношений, характерных для центральных российских губерний.
На первый взгляд ситуация с волостным судом была на Урале схожа с тем, что мы видим в Центральной России – одни и те же дела, разобранные исходя из разных представлений, оканчивались порой противоположными решениями судей. Так, в 1884 году жалобу крестьянина Клементия Мальгина, которого волостные судьи присудили к наказанию 15 ударами розог за нанесение словесного оскорбления крестьянке Лукерье Чуприной, члены уездного присутствия не стали рассматривать, несмотря на вполне справедливую ссылку Клементия на 515-ю статью дореформенного сельского судебного устава о наказании за такой проступок денежным штрафом. Мотивация при этом была следующей: «Волостным судам не вменено в прямую обязанность руководствоваться сельским судебным уставом при наложении на крестьян взысканий за маловажные проступки»[470]. Одновременно эти же члены уездного присутствия рассмотрели дело Антоновского волостного суда о наказании 15 ударами розог крестьянина Степана Запекина за нанесение словесных оскорблений крестьянину Леонтию Лебедкину. Принятое решение было противоположным и выносилось с опорой именно на сельский судебный устав[471]. Таким образом, при решении одинаковых судебных дел члены Ирбитского уездного присутствия по-разному использовали сельский судебный устав для государственных крестьян: в одних случаях этот устав предоставлял повод к отмене решений волостных судов, в других – нет.
После 1866 года, как уже отмечалось, власть поручила контролировать решения волостного суда мировым съездам, а потом уездным по крестьянским делам присутствиям. Однако все эти правительственные учреждения действовали также по своеобразному обычаю, сложившемуся в короткий срок. Например, в Ирбитском присутствии применялись двойные стандарты в отношении передачи судебных дел на повторное рассмотрение в мировой суд. Так, одни и те же члены уездного присутствия в одном случае приняли решение, что «оценка свидетельских показаний и суждение о их достоверности принадлежит волостному суду, а не уездным крестьянским учреждениям»[472], а в другом – напротив, согласились рассмотреть свидетельские показания, делая заключения об «увеличивающих вину обстоятельствах»[473]. Решение зависело от субъективных обстоятельств и мнений сначала конкретных мировых посредников, а потом и членов уездных по крестьянским делам присутствий. К сожалению, в протоколах мировых съездов и уездных по крестьянским делам присутствий не всегда отражались конкретные мотивы людей, принимавших решения об отмене приговоров волостных судов. В кассационных инстанциях не существовало однозначных подходов даже к решению аналогичных судебных дел в крестьянских судах.
И все же обращает на себя внимание примечательный факт: пермские волостные суды часто обосновывали свои решения исходя из норм действовавшего законодательства, а не из традиции, которая существовала в достаточно закрытых и небольших крестьянских общинах Урала. Равным образом те, кто подавал в суд или требовал пересмотра приговора, часто не апеллировали к позициям крестьянского мира. Так, из 73 жалоб на постановления волостных судей в Ирбитском уезде Пермской губернии за сентябрь – декабрь 1884 года только 7 заявлений имели ссылки на сельский судебный устав[474]. Этот вывод подтверждается и конкретными случаями. В июне 1883 года крестьянин Барневской волости Шадринского уезда Пермской губернии Михаил Кутыгин подал жалобу в местное уездное по крестьянским делам присутствие. Заветной мечтой крестьянина стала передача дела в мировой суд, но просьба так и осталась «без последствий»
