Регионы Российской империи: идентичность, репрезентация, (на)значение. Коллективная монография - [42]
Имя барона Павла Васильевича Гана и для современников, и для историков стало синонимом провалившейся авантюры заведомого дилетанта, который ловкостью царедворца приобрел доверие императора Николая I, но был позорно разоблачен после неудачной попытки реформировать систему гражданского управления на Кавказе в 1841 году.
Наиболее влиятельным источником для подобных реконструкций являются записки М. А. Корфа[304]. Именно на их основе формируются оценки реформы П. В. Гана и в современной историографии[305]. Автору этих строк также приходилось писать о гановской реформе под влиянием М. А. Корфа, а точнее его нарративного свидетельства[306]. При этом исследователи иногда ограничиваются лишь ироничными замечаниями М. А. Корфа в адрес П. В. Гана, зачастую оставляя без внимания контекст реформы, который подробно зафиксирован в широко цитируемых корфовских записках. В итоге административная реформа 1841 года трактуется как замысел П. В. Гана, а сам он предстает убежденным сторонником управленческого централизма или административной русификации[307]. Но действительно ли все обстояло подобным образом? Насколько справедливо считать неудачу административной реформы провалом П. В. Гана? И кому в действительности давал оценку в своем письме В. О. Бебутов: сенатору П. В. Гану или преобразованиям, которые он пытался провести?
В этой статье будут предложены ответы на эти и другие вопросы, связанные с подготовкой и проведением административной реформы на Кавказе в 1841 году. В качестве эмпирической основы использованы материалы фонда Особенной канцелярии министра финансов по секретной части, в котором сохранились бумаги о работе П. В. Гана во главе комиссии для составления Положения об управлении Закавказским краем.
Прежде всего необходимо хотя бы кратко остановиться на истории формирования имперских административных институтов и практик в регионе. Восточная Грузия стала частью Российской империи в 1801 году. Согласно манифесту императора Александра I от 12 сентября 1801 года, вновь присоединенная провинция разделялась на пять уездов, а общее начальство осуществляли главнокомандующий войсками, правитель (с 1811 года – грузинский гражданский губернатор) и Верховное грузинское правительство[308]. Последнее состояло из четырех экспедиций (исполнительной, казенной, уголовной и гражданской), которые функционально соответствовали институтам общей губернской администрации. В экспедициях заседали русские чиновники, а также грузинские аристократы. Это была отнюдь не случайная управленческая конфигурация. Спустя семнадцать лет будет введен в действие «Устав образования Бессарабской области», определивший высшим институтом администрации Верховный совет, в состав которого также входили представители местного дворянства[309]. Для Александра I участие местной аристократии в управлении новыми территориями являлось важным символом законности их поглощения империей. Интеграция «инородческого» дворянства в имперские административные структуры подчеркивала добровольность вхождения Восточной Грузии и Бессарабии в политико-правовое пространство Российского государства.
Административная система, введенная манифестом Александра I, вскоре показала свои изъяны. По оценке С. С. Эсадзе, основными проблемами оказались два обстоятельства: многоступенчатость административно-правовых процедур и языковой барьер между русскими бюрократами и местным населением[310]. О многочисленных сложностях в организации управления и суда в Грузии писал Александру I главноуправляющий на Кавказе П. Д. Цицианов во всеподданнейшем рапорте от 13 февраля 1804 года. Грузинские князья отказывались выполнять требования российских чиновников, которые не принадлежали к известным фамилиям: «…слово закон не имеет для них никакого смысла, и они стыдятся повиноваться капитан-исправнику, родом и чином незнатному»[311].
Настойчивость П. Д. Цицианова заставила правительство пойти на некоторые изменения в системе управления Восточной Грузии. Весной 1805 года были обнародованы и вступили в действие «Дополнительные правила к Положению об управлении Грузией», которые свидетельствовали о централизации административной модели на южной окраине империи и вместе с тем временно ослабляли унификацию судебных практик. Во-первых, изменению подверглась структура Верховного грузинского правительства, которое теперь состояло из трех, а не четырех экспедиций, что произошло после слияния уголовной и гражданской экспедиций в одну – суда и расправы. Во-вторых, значительно расширялись функции уездной администрации. В-третьих, некоторые формальные процедуры российского суда временно отменялись, а местным жителям разрешалось подавать прошения на родном языке в любые российские присутственные места[312].
После присоединения в 1803–1810 годах новых южнокавказских (закавказских) территорий российская административная система потеряла даже иллюзию стройности и единообразия. Новые административные границы повторяли доимперские очертания княжеств, ханств и султанств. В ряде случаев империя отказалась от модернизации управленческих институтов и практик, доверив эти функции местным элитам, проявившим лояльность. Некоторые традиционные политические режимы сохранялись десятилетиями, в том числе в Абхазии и Мингрелии
