Реформация и политическая жизнь в XVI и XVII веках - [22]

В 1517 г. в окрестностях Виттенберга появился продавать индульгенции монах Иоанн Тецель[2], человек наглый, говоривший, что отпущение грехов посредством индульгенций имеет большее значение, чем самое крещение, что всякий, кто купит индульгенцию, будет в лучшем состоянии, нежели был Адам до своего грехопадения, и т. п. Чуткую религиозную совесть Лютера оскорбляло поведение Тецеля, но не так, как оскорбляло оно многих его современников, порицавших нахальство продавцов, суеверную безнравственность покупателей, денежные вымогательства курии с немцев; учение об индульгенциях, в основе которого лежал взгляд на грех, как на чисто формальное нарушение закона, формальным же образом и могущее быть заглаженным, находилось в резком противоречии с тою религиозною мыслью, выстраданною Лютером в тиши его монастырской кельи и сделавшейся главным предметом его богословских занятий. Весьма естественно, что он выступил с проповедью, осуждавшей торг индульгенциями, но так как, несмотря на это, Тецель находил еще многих покупателей своего товара, то Лютер обратился с письмом к немецким епископам. От большинства он не получил никакого ответа, и лишь один советовал ему не мешаться не в свое дело. Тогда осенью того же года (31 окт.) он прибил на дверях церкви виттенбергского замка свои 95 тезисов, развив в них учение о покаянии, о действии Божьей благодати, об оправдании верою; но осуждая в них поведение Тецеля, Лютер не думал ни о разрыве с церковью, ни о порицании её учений и папы. Он строго отделял их от «проповедника отпущения». Конечно, он не предвидел, что из этого должно было выйти. «Я был один, писал он в одном письме, и неосторожностью вовлечен в это дело; я не только уступал папе во многом, но даже чистосердечно обожал его. Ибо кто я был тогда? Ничтожный монах, походивший скорее на труп, чем на живое существо».

Издание 95 тезисов Лютера, положивших начало Реформации

Дело просто заключалось в том, что тогда существовал обычай, по которому каждый, защищавший какое‑нибудь учение, выставлял изложение его на видном месте и этим вызывал других ученых на диспут. Вот чего в сущности желал и Лютер, но вышло то, чего он не предвидел; тезисы распространились по всей Германии, их читали и толковали, и этим сам Лютер был не особенно доволен. Против него выступил Тецель, и некоторые ученые (Гохштратен в Кельне, Экк в Ингольштадте) доказывали, что учение Лютера о бесполезности добрых дел еретическое. Студенты Виттенбергского университета собрали несколько сотен экземпляров тезисов Тецеля и торжественно сожгли их на костре. Тецель пожаловался папе; Лютер призван был в Рим к ответу, но курфюрст саксонский не хотел его пускать, боясь за судьбу своего любимого проповедника, Сам папа Лев X, впрочем, во всем этом деле видел лишь спор монахов двух разных орденов, и к тому же ему не хотелось сталкиваться враждебно с покровительствовавшим Лютеру князем, самым влиятельным во всей Германии, имея нужду в немецких деньгах на предполагавшуюся большую войну с турками. От него на сейм в Аугсбург поехал (1518), в качестве легата, ученый кардинал Томас Вио (Каетан); ему, между прочим, поручено было убедить Лютера прекратить свою полемику. Каетан своего, однако, не добился; денег ему не дали, а разговор с Лютером принял характер богословского диспута, в котором оба они горячились и кричали друг на друга. Еще раньше Лютер написал папе объяснительное письмо, ответом на которое был вызов в Рим, замененный, по ходатайству покровителей, требованием явиться в Аугсбург, где и произошло объяснение его с Каетаном. Опасаясь чего‑либо худого, Лютер ночью бежал из Аугсбурга в Виттенберг и издал «appellationem а papa male informate ab papam melius informandum», но когда это обращение осталось без ответа, он апеллировал ко вселенскому собору на папу. Между тем Лев X послал в Саксонию ловкого и вкрадчивого саксонца Мильтица[3]. Ему удалось прийти к соглашению с Лютером в двух пунктах: 1) обе стороны должны были перестать проповедовать, писать и рассуждать по спорному вопросу, и 2) Мильтиц должен был передать дело папе, который и назначит ученого епископа для его расследования. Как Лютер все это время относился к папе, можно видеть из следующего его письма к Льву X: «Святейший отец! Да удостоит Ваше Святейшество обратить свой отеческий слух, как бы слух самого Христа, к Вашей бедной овце и выслушать милостиво её блеяние. Что делать мне, Отец Святейший? Я не могу переносить Вашего гнева, и я не знаю, как его избежать. У меня требуют отречения. Я поспешил бы это сделать, если бы это повело к предположенной цели. Преследования моих противников распространили далеко мои сочинения, и они слишком глубоко запали в сердца, чтобы их оттуда искоренить. Отречение только еще более нанесло бы ущерба римской церкви и в уста всех вложило бы против неё новые обвинения. Святейший Отец! Объявляю пред лицом Бога и всех Его творений: я никогда не желал, да и теперь отнюдь не желаю делать покушения насилием или хитростью на власть римской церкви и Вашего Святейшества. Я признаю, что ничто ни на небе, ни на земле не может быть поставлено выше этой церкви, кроме Христа, Господа всех». Таким образом, Лютер изъявлял готовность отречься от своего учения, но под условием, чтобы его опровергли, и свое молчание ставил в зависимость от молчания своих противников, отказываясь безусловно подчиниться решению авторитета. Ему, однако, пришлось нарушить данное обещание. Это произошло так: доктор Экк, занимавший кафедру в Ингольштадтском университете и бывший с Лютером, по-видимому, в приятельских отношениях, написал возражения на 95 тезисов и стал их распространять в рукописи. На защиту Лютера выступил его друг, профессор Виттенбергского университета Карльштадт. Между обоими учеными началась полемика. Осенью 1518 г. Лютер виделся с Экком, и они условились, что последний выступит на диспут с Карльштадтом, «дабы показать, что ученые могут и мирно улаживать свои споры». Карльштадт на это согласился, и местом диспута был выбран Лейпциг. С трудом добились разрешения на устройство диспута, а между тем Экк в новой брошюре, направленной против Карльштадта, задел и Лютера, который, впрочем, и сам раньше возражал Экку. Узнав об этом новом на него нападении, Лютер отказался от исполнения данного Мильтицу обещания. Он явился на диспут и принял в нем участие. Прения происходили в зале герцогского замка, в которой поставлены были две кафедры. Сначала (с 28 июня) диспут велся между Экком и Карльштадтом, потом (4 июля) выступил и Лютер, начав с заявления своей покорности папе: «Во имя Господа, сказал он, – я объявляю, что уважение, которое я питаю к верховному первосвященнику, заставило бы меня не участвовать в этом диспуте, если бы почтенный доктор Экк не увлек меня». Два дня спорили они об оправдании и добрых делах, но никакого соглашения между ними не состоялось. Между прочим, Экк затронул вопрос о папском авторитете, ибо «церковь без главы была бы чудовищем» (nam quod monstrum esset ecclesiam esse acephalam). Лютер, обращаясь к публике, сказал на это: «Когда господин доктор объявляет необходимость, чтобы вселенская цёрковь имела главу, он делает хорошо. Если есть кто-либо противного мнения, пусть встанет, но меня это не касается». На вопрос Экка, кто же этот глава, если не папа, Лютер отвечал в том смысле, что главою церкви, хотя и невидимым, нужно считать Иисуса Христа, и что нужно еще доказать древность папства, как установления более раннего, чем четвертый век. Экк, превосходивший Лютера в познаниях по истории церкви и каноническому праву, опроверг его, но Лютер стал тогда доказывать, что его противник прав лишь по отношению к латинской церкви; единство для неё вышло из Рима, но для Востока оно вышло из Иерусалима, так как греки не признают папской власти. Говоря так, Лютер видел в папе только избранника западной церкви, а не наместника, поставленного над всей церковью самим Богом. Это дало Экку повод сказать: «Я нахожу, что в твоем учении есть сходство с гуситством». Гуса в Германии ненавидели, и Экк хотел такою ссылкою погубить Лютера в глазах собрания, но тот отвечал: «Я не люблю и никогда не полюблю раскола. Так как чехи сами собою отделяются от нашего единства, они делают дурно, если бы даже божественное право было на стороне их учения, ибо высшее божественное право – любовь и единение духа». (Заметим, что с учением Гуса Лютер познакомился еще в эрфуртском монастыре и тогда еще очень испугался, когда увидел, что его собственные мнения сходятся во многом с мнениями сожженного еретика). Тем не менее он нашел возможным прибавить, что «между параграфами Яна Гуса и чехов есть вполне христианские», как, напр., «такое утверждение: есть вселенская церковь, или другое: для спасения не нужно верить в главенство римской церкви и её первенство над другими. Виклиф ли это сказал, заключил он, – Гус ли – все равно. Это истина». Такие слова произвели сильное волнение в собрании, но это не испугало Лютера, и он продолжал: «греки никогда не признавали власти папы, но их объявляли еретиками». Когда Экк сгоряча объявил, что «христианская церковь и римская одна и та же», и что греки – еретики, Лютер возразил ему: «Григорий Назианзин, Василий Великий, Епифаний, Златоуст не верили в верховенство римской церкви, так неужели они должны быть признаны еретиками?» Экк думал вывернуться шуткой: «почтенный отец не понимает кухонного искусства, мешая святых и еретиков греческих, так что запах святости одних заглушает яд других». На его замечание, что первенство папы подтверждено констанцским собором, Лютер ответил непризнанием безусловной авторитетности соборного решения. «Почтенный отец, сказал тогда Экк, – если, по‑вашему, собор, законно собранный, может погрешать, вы для меня язычник и мытарь». Так окончился лейпцигский диспут, на котором произошел разрыв Лютера с церковью. Мысли, высказанные им в пылу спора, уже таились раньше в глубине его души, но он не решался признаться самому себе в том, как далеко разошелся он с церковью, продолжая уверять себя, что он все еще стоит на церковной почве. После этого у папы вынудили буллу, проклинавшую и отлучавшую Лютера от церкви