Реформация и политическая жизнь в XVI и XVII веках - [21]

Легенда, овладевшая личностью Лютера, приписывала его поступление в монастырь обету, будто бы данному им, когда на его глазах умер убитый молнией друг, но если это и было, то разве только в том смысле, что положило конец его колебаниям относительно поступления в монахи, задуманного гораздо раньше. Сын бедного ломщика шифера из тюрингенских крестьян, маленький Мартин получил дома строгое воспитание, в котором побои были, по-видимому, главным педагогическим средством. «Вследствие того, говорит он сам, – что родители поступали со мною так сурово, я сделался очень робок; их строгость и суровая жизнь, которую я вел с ними, были причиною того, что я впоследствии ушел в монастырь и сделался монахом». В городской школе Мансфельда, куда поместил его отец, обращались с ним не лучше; в одно после обеда, как он рассказывает сам, его однажды «исполосовали 15 раз». Что касается до нравственного влияния родителей на маленького Лютера, то особенно сильно было влияние его матери, представлявшей себе Иисуса Христа строгим судьею, который будет жестоко наказывать за грехи. «Я, говорил впоследствии Лютер, – постоянно был занят мыслию, сколько мне надо сделать добрых дел, чтобы умилостивить Христа, от которого, как от неумолимого судьи, многие, как мне говорила мать, убегали в монастырь». Эта мысль уже занимала его, когда он был только 14‑летним мальчиком и перешел в магдебургскую францисканскую школу. В 1497 г. его поразило зрелище ангальтского принца, в припадке меланхолии постриженного отцом в монахи. Лютер видел, как принц ходил по городу в одежде кающегося грешника. «Я видел, рассказывает он, – своими глазами его, бледного как смерть, измождившего тело свое суровым постом и бдением; он ходил в монашеской шапке, сгибаясь до земли под тяжестью нищенской сумы, и просил милостыню, между тем как впереди его шел здоровый монах, которому в десять раз легче было бы снести его бремя, но благочестивый князь не давал ему этого. Кто смотрел на него, невольно приходил в умиление и учился стыдиться светского состояния». Уже тогда мальчик дал обет сделаться монахом. В Эйзенахе, куда потом переселился Лютер, он вел жизнь чуть не нищего и ужасно бедствовал: родители не были в состоянии давать ему содержание, и он должен был ходить по городу вместе с другими бедными учениками и петь благочестивые песни, чтобы получать милостыню от сострадательных жителей города. Положение его улучшилось лишь тогда, когда он попал нахлебником в дом вдовы Котта. 18‑ти лет Лютер поступил (1501) в Эрфуртский университет, но очень мало интересовался процветавшим там гуманизмом. Отец Лютера, кое‑как помогавший сыну, желал, чтобы он сделался юристом, но право столь же мало занимало Лютера, как и классики. Он интересовался одним лишь каноническим правом, учившим о повиновении папе. «Папу, говорит он сам, – боготворил я от чистого сердца и глубины души, не ради тучных пребенд, прелатур и имений, но все, что я делал, я делал от простоты сердца, с усердием искренним, нелицемерным. Я так высоко уважал папу, что был уверен, что кто отступает от него в малейшей черте закона, тот осужден на век и становится добычею дьявола». Двадцати лет он впервые читал Библию, произведшую на него большое впечатление; преимущественно заинтересовали его послания апостола Павла. Из отцов церкви он полюбил блаженного Августина, а из мистиков познакомился с Таулером, Сузо и Эккартом, рассматривавшими религию, как внутренний акт верующей души. Лютер выбрал себе карьеру ученого теолога. В Эрфурте он видался с картезианскими монахами, строгий образ жизни которых произвел на него сильное впечатление, и в 1505 г. сам поступил в августинский монастырь, думая, что только там можно спастись. Поступление это совершилось, однако, не без борьбы. Он получил тогда степень магистра, и перед ним открывалась лучшая дорога, да и отец, узнав, что сын намеревался сделаться монахом, совершенно с ним рассорился.

В монастыре Лютер строго исполнял все обязанности монаха. Но аскетические подвиги не могли переменить его тревожного душевного состояния: он все мучился сознанием своей греховности, постился, молился, не спал по ночам, истязал себя и, чувствуя себя недостойным, подолгу не решался причащаться. В предисловии к изданию всех своих сочинений он сам писал впоследствии: «Пусть читатель не забывает, что я был монахом и отъявленным папистом, до такой степени проникнутым и поглощенным доктриною папства, что, если бы только мог, готов был бы или сам убивать, или желать казни тех, кто отвергал, хотя на одну йоту, повиновение папе. Защищая папу, прибавляет он, – я не оставался холодным куском льда, как Экк и ему подобные, которые, право, сделались, как мне казалось, защитниками папы скорее ради своего толстого брюха, чем по убеждению в важности этого предмета. Даже более: мне и до сих пор кажется еще, что они насмехаются над папой, как истые эпикурейцы. Я же отдавался доктрине всем сердцем, как человек, который страшно боится дня судного, и, несмотря на то, желает спастись, желает этого с трепетом, проникающим до мозга костей». Все это время Лютера преследовала мысль о греховности; сомнение в возможности собственного спасения наполняло его душу и не давало ему покоя. Ему казалось недостойным делом слагать с себя бремя грехов внешними делами, иногда чисто формального характера. Его мучили разные сомнения. Ветхозаветный Бог гнева и мести внушал ему один страх; его очень смущало изречение: «правосудие Божие есть гнев Божий», и он даже думал, что лучше было бы, если бы Бог не открывал Евангелия, ибо кто же может любить Бога гневного и осуждающего. Разрешение своих сомнений Лютер нашел у блаженного Августина, учившего об оправдании посредством веры и чрез избрание Божие, если вера эта правая и совершенная; нашел его также у мистиков, отдававших внутреннему настроению преимущество перед внешними делами, и в изречении пророка Аввакума: «праведный от веры жив будет». Эти слова он истолковал в том смысле, что праведный есть именно человек, оправданный перед Богом своею верою, и что правда Божия делает блаженными всех верующих в него. Эти мысли, как известно, и сделались исходным пунктом протестантской теологии. Много содействовал разрешению сомнений Лютера в указанном смысле Иоганн Штаупиц, генеральный викарий августинского ордена. Между тем в 1502 г. в Виттенберге курфюрст саксонский Фридрих Мудрый основал университет, и Штаупиц рекомендовал ему (1509) Лютера на кафедру философии, которую впоследствии, получив степень доктора богословия, он променял на кафедру богословия. Сначала Лютер долго от этого отказывался. Тот же Штаупиц уговорил его потом сделаться проповедником. На слушателей Лютер производил сильное впечатление своим искренним и убежденным словом. Его проповеди имели большой успех. Новые занятия оставляли ему мало времени для аскетических подвигов, но он продолжал им предаваться по‑прежнему. В 1510 г. исполнилось давнишнее желание Лютера: по делам ли ордена, или в силу старого обета он отправился в Рим. Этому путешествию впоследствии приписывалось большое влияние на изменение его отношения к католицизму, но хотя его и скандализировало весьма многое в образе мыслей жизни итальянского духовенства, но его впечатления тогда не были еще обобщены, и он возвратился в Виттенберг из Италии добрым католиком, хотя и с нерасположением немца к итальянским порокам. На родине он продолжал свои богословские занятия и стал изучать греческий и еврейский языки; лишь в этом периоде его жизни мы впервые замечаем влияние на него богословских идей Эразма и некоторое сближение с гуманистами; по крайней мере, во время рейхлиновского спора он выразил Рейхлину свое сочувствие, хотя был очень недоволен «Письмами темных людей».