Редкие девушки Крыма - [21]
Под звуки бодрых песен из репродуктора мы взялись за дело. «Нам нужны такие корабли на море, чтобы мы могли с любой волной поспорить!..» – чеканил в вышине залихватский тенор, и я собирал первое ведро. «Для бывалых ребят океан, будто брат, нам грустить о дорогах не нужно…» – ураганом налетал колоссальный баритон, и я опрокидывал эмалированное ведро над контейнером, для верности ударял кулаком по днищу. «Есть на свете капитан Джеймс Кеннеди!» – выговаривал комически-старательный бас, и мы двумя цепочками двигались друг другу навстречу, оставляя за собой чистоту и красоту.
Не так много было мусора, за час контейнер наполнился едва ли на треть. Закончив, составили пирамидой инвентарь, переглянулись… Ну что, на поляну? «Кто последний, тот карась!» – крикнул Мексиканец, но мы и без этого летели со всех ног.
Наша поляна, за пределами кипарисовой буквы Ф, на склоне пологого холма, была ещё дикой, с цветущими по весне маками и без торчащих из земли поливальных фонтанов. За кучу-малу на этой поляне я и любил осенние субботники. Четыре года назад, впервые ступив на неё, я в тот же миг схлопотал подножку от одноклассника и покатился под гору, но, ещё не поднявшись, понял, что это шутка и злиться не надо. Что же, я хотел быть моряком, но в глубине души допускал мысль, что, может быть, стану и космонавтом. И, конечно, знал о таком аттракционе, как центрифуга. Я взлетел на ноги, догнал парня – того самого, кто позже стал моим другом и в конце восьмого класса уехал в Поти, – вскинул на плечи и закружился, быстрее, быстрее, потом отпустил, и Андрон, сделав несколько пьяных шагов, уцепился за ближайшую девчонку, вместе с ней рухнул в маковые заросли. Девчонкой была Оксана Ткаченко. Удивительно, но уже в тот день я носился за ней по поляне, усаживал наземь и даже щекотал, чувствуя пальцами тонкие рёбра, дыхание, смех. Ей было не противно, точно говорю, как и другим, попадавшимся в когти. Но, возможно, теперь, когда Оксана могла мимолётным взглядом пронзить насквозь, я бы держался смелее, если бы тогда не заходил так далеко. Сейчас я был уверен, что она глядит на меня, скрывая усмешку, – и поневоле всем видом начинал возражать, оправдываться, и придумывал за неё новые колкости, и мысленно отвечал на них, и в итоге слишком суетился.
Но всё это время не праздничная линейка, не первый урок, а именно куча-мала переключала моё настроение на учебный год.
Мы и теперь бегали за девочками, но, поймав «верхнюю», из компании Иры Татровой, отпускали быстрее, чем золотую рыбку, даже не прося ничего взамен. Сиротки Мэри – другое дело, законная добыча. Паша Самец уже держал за локти старшую из двух сестёр и не давал пошевелиться, не то что вырваться.
Ромка Сидельников истошным голосом картаво орал:
Не докрикивая последнее в строке слово «пустяк», но эта песня, вероятно, так и отложилась у него в сознании – без пустяков. А продолжение было вовсе ни на что не похоже:
С этими словами он раскрутил вокруг себя за руку, как модель самолёта на корде, щуплого Гурбанова и выпустил, целясь в Иришку Татрову. Она, впрочем, стояла не в двух шагах и успела даже театрально взвизгнуть, прежде чем наклонилась и хлопнула подкатившегося к её ногам Гурбанова по голове. Для него это было вроде ордена.
Я переглянулся с Оксаной. Мы в тот день отчего-то мало участвовали в общем безобразии, больше наблюдали, вот я и запомнил всё так подробно. Но уже через минуту, с Изуриным на закорках, я мчался в конный бой. Сколько ни было в моей жизни таких сражений, всегда, всегда я был конём, никто не мог протащить меня верхом больше нескольких шагов. Я не верил, думал: притворяются; но делать нечего, хочешь биться – подставляй хребет. Кони, согласно правилам, не могли толкать друг друга и ставить подножки. Можно было маневрировать, стараясь обмануть противника и оказаться за спиной, можно резко отрываться, когда твой всадник схватил другого за руку или за шиворот. Мексиканец был в этом великий мастер, и мы понимали друг друга без слов.
