Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи - [99]

Человек, по мнению многих, не ведает ничего, кроме своего бытия во времени и его скользящего падения с солнечной высоты наслаждения в страшную ночь уничтожения; выделяя в сознании представления и чувства и сливая их между собой, невидимая рука тянет нить нашей жизни, то свивая ее в тесный клубок, то снова развивая, – и вне этого нет ничего. Чем быстрее поток наших мыслей и чувств, чем богаче их смена, чем гармоничнее и теснее их соединение, тем прекраснее завершено великое художественное творение бытия; а кто еще, сверх того, может механически объяснить всю эту связь и показать скрытые пружины этой игры, тот стоит на вершине человечности и самопознания. Так они принимают отраженный образ своей деятельности за свое подлинное деяние, внешние точки соприкосновения своей силы с тем, что лежит вне ее – за свою глубочайшую сущность, атмосферу – за самый мир, вокруг которого она образовалась. Как могут такие люди понять призыв, содержащийся в том действии, на которое они бессмысленно глядят со стороны! Точка, пересекающая линию, не есть часть последней: она касается бесконечного столь же подлинно и непосредственно, как и линии; и в этой линии ты можешь всюду поместить такую точку. Так и мгновение, в котором ты делишь путь жизни, не должно быть само частью временной жизни; оно должно иначе созидаться и образовываться, чтобы возбуждать в тебе непосредственное сознание твоей связи с вечным и бесконечным; и всюду, где ты хочешь, ты можешь так преграждать и прерывать поток временной жизни. Поэтому я с радостью вижу многозначительное напоминание о божественном в прекрасном призыве к бессмертному бытию вне области времени и вне подчинения его законам! Но те, кто не знают о призвании к этой высшей жизни среди потока беглых чувств и мыслей, не находят его и тогда, когда, не ведая что́ творят, они измеряют время и делят земную жизнь. Пусть бы лучше они совсем не замечали того, что им надлежит знать! Если бы в их суетных делах совсем не сказывалось тщетное стремление последовать возвышенному призыву, они не оскорбляли бы так горько моей души. Но и у них бывают мгновения, которые они не считают беглым сегодняшним днем; однако они не умеют относиться к ним как к вечности. Часто на миг, иногда на час, в лучшем случае на день они освобождаются от обязательства трудиться так рачительно, стремиться к наслаждению и познанию так усердно, как того в других случаях требует от них каждая мельчайшая часть их жизни, напоминающая им, что она столь же скоро станет прошлым, сколь недавно была будущим. Тогда им становится противным воспринимать новое или наслаждаться, действовать или созидать; они садятся у берега жизни, но могут только с улыбкой проливать слезы над пляшущими волнами. Подобно тому, как мрачное безумие закалывает на могиле мужа женщин и рабов, так они на могиле года закалывают тщетную жертву – день, проходящий в пустых фантазиях.

Пусть не предается размышлению и созерцанию тот, кто все же не может постигнуть в нем внутренней сущности духа! Пусть не стремится вырваться из времени тот, кто в себе самом не ведает ничего, выходящего за его пределы! На какой берег он мог бы выйти из этого потока, и чего бы он мог достигнуть, кроме бесплодного страдания и горького чувства уничтожения? Он взвешивает сравнительную силу наслаждений и забот в прошлом, и хочет слить в единый уменьшенный образ, под фокусом воспоминания, свет, который еще мерцает ему из прошедшей дали. Другой созерцает плоды своей деятельности и охотно вызывает в воспоминании свою жестокую борьбу с миром и судьбой; и радуясь даже малому, что́ ему удалось осуществить, он видит разбросанными по нейтральной почве безразличной действительности памятники, которые он создал себе из мертвого материала, хотя все осталось далеко позади его замыслов. Третий проверяет, чему он научился, и гордо шагает по расширенным и заполненным житницам своих знаний, радуясь накопленному им богатству. О, ребяческая игра суетного воображения! Один забыл о скорби, которую заставляла его переживать фантазия и сохранить которую постыдилась память; другой забыл о содействии, которое оказывали ему мир и судьба, хотя теперь он склонен лишь враждебно относиться к обоим; и третий не учитывает старого, которое было вытеснено новым, мыслей, утраченных в размышлении, и представлений, загубленных учением; и никогда расчет не бывает правильным. Но если бы даже он был правильным, как глубоко язвит меня мысль, что люди могут называть это самосозерцанием и видеть в этом самопознание! К каким убогим плодам приводит это хваленое занятие! Фантазия хватается за верную картину прошедшего, не скупясь, изукрашивает ее новыми, лучшими чертами, рисует ее на пустом пространстве ближайшего будущего и часто все же со вздохом оглядывается назад на ее первообраз. Так последним плодом этого занятия является лишь тщетная надежда, что наступит лучшее время, или обычная жалоба, что уходит все, что́ было так прекрасно, и что свеча жизни, тая со дня на день, все больше говорит о скором конце дивного пламени. Так время, жестоко карая пустыми желаниями и тщетными жалобами, клеймит своих рабов, хотевших ускользнуть от него, и уравнивает худших с лучшими, уловляя и подчиняя себе всех одинаково легко. Кто вместо деятельности духа, которая тайно совершается в его глубинах, знает и видит лишь ее внешние проявления, – кто, не умея созерцать самого себя, составляет себе образ внешней жизни и ее изменений лишь из отдельных разбросанных впечатлений, – тот остается рабом времени и необходимости; все его мысли и мечты носят печать времени и суть его достояние, и даже когда он мнит созерцать самого себя, ему никогда не дано вступить в священную область свободы. Ибо в образе, в котором он хочет воспроизвести самого себя, он становится, подобно всему остальному, внешним предметом для себя; и все черты этого образа определены только внешними отношениями. Как ему представляется его бытие, что́ он при этом мыслит и чувствует, – все это зависит от содержания времени, от тех явлений времени, которые коснулись его. Кто животной душою ищет одних лишь наслаждений, тому его жизнь кажется бедной или богатой, смотря по тому, протекло ли в определенный промежуток времени больше или меньше приятных мгновений; и он созерцает этот образ с удовольствием или нет, смотря по тому, получилось ли в итоге хорошее или худое. Кто хочет создать себе красивую и славную жизнь, зависит от суждений других о себе, – от почвы, на которой он стоял, и от материала, который судьба предоставила его труду; и так же обстоит и с тем, кто стремится приносить пользу. Все они склоняются перед скипетром необходимости, над всеми тяготеет проклятие всеразрушающего времени.