Ребята с улицы Никольской - [43]

— Ой, смех-шум будет! Я иголку Якову в стул воткнул.

Как раз в этот момент Яков Яковлевич собирался сесть.

— Яков Яковлевич! — крикнул на весь класс Борис, вскочив со своего места. — Осторожно! В стуле иголка!

— Легавый! — успел злобно прошипеть Левка.

— Какая, Боря, иголка? — удивился Яков Яковлевич. — Вы, дружок, чего-то путаете?

— Не путаю! — продолжал Борис. — Мы ее случайно… там забыли в перемену… Я… я давал иголку Гриневу зашить штаны…

Кое-кто засмеялся.

— А! — добродушно улыбнулся Яков Яковлевич. — Понимаю! Вы с Гриневым, стало быть, рассеянные, как Паганель у Жюля Верна. И такая рассеянность в ваши годы? Ай-ай-ай! Где иголка? Вот она, несчастная. Прошу вас, Боря, заберите ее и больше не оставляйте. Дети! Я диктую первый куплет.

Борис, красный, как вареный рак, опустив голову, направился к учительскому столу и молча взял из рук Якова Яковлевича иголку.

Нам было стыдно. Урок прошел плохо, пели нестройно, без особого подъема, и напрасно Яков Яковлевич выжимал из своей старенькой скрипки самые отчаянные звуки.

Наконец он не выдержал, развел руками и, наморщив лоб, обиженно сказал:

— Что с вами, дети? Песня, как я понял, группе понравилась, а фальши сколько в исполнении! Собранности не чувствуется. Куда она делась? Я поражен, дети, поражен…

Но отвечать ученикам на вопрос не пришлось: прозвенел спасительный звонок. Яков Яковлевич уложил скрипку в футляр, со вздохом проговорил «до свидания, дети» и удалился расстроенный.

В одну секунду все мы окружили парту Бориса и Левки.

— А ну, рассказывайте! — тоном, не допускающим возражений, произнес Глеб.

— Ты чего это, Глебка, командуешь? — окрысился Левка. — В начальники лезешь? Так я тебе не пионер из твоего звена! Убирайся. Мне надо в кипятильник, напиться. После пения глотка болит.

И Левка с ловкостью обезьяны перепрыгнул через скамейку.

— Стой! — схватил его за шиворот Петя Петрин.

— И ты, малыш, тоже! — захихикал, вырываясь, Левка и вдруг, сделав страшные глаза, гаркнул: — Убери руку, гад!

— Чего привязались к человеку? — вступился за Левку Денисов.

— Помолчи, — цыкнул на Денисова Глеб и обратился к Борису: — Боба, давай выкладывай подробности.

— Чего выкладывать, — каким-то необычным тоном ответил Борис. — Я случайно разглядел в стуле Якова Яковлевича иголку.

— Чепуха! — удивленно прервала Бориса Эля Филиппова. — Я ближе тебя, Зислин, к учительскому столу сижу и ничегошеньки не видела.

— Ты близорукая! — повернулся к ней Левка.

— Сам ты, Гринев, близорукий, — обиделась Эля. — Воткнули с Зислиным в стул иглу и думаете, что это хорошо.

— Я… я не втыкал никакой иглы! — испуганно закричал Борис.

А Левка усмехнулся:

— Не пойманы — не воры!

Дежурный по школе учитель преподаватель обществоведения Владимир Константинович, круглолицый мужчина в больших очках, показался в дверях.

— Почему не проветриваете свою аудиторию? — строго произнес он. — Что вам недавно говорили на медицинском осмотре? Забыли? Дежурные, кто должен проследить, чтобы в перемену ученики выходили в коридор? Кто должен? А галдеж, галдеж… как на воскресном базаре. Живо из аудитории! Дежурные, открыть форточки!

Мы быстро покинули класс, а Владимир Константинович, убедившись, что его распоряжение выполнено, пошел дальше. Хитрый Левка засеменил за ним, о чем-то спрашивая.

— Гринев! — позвал Левку Глеб, но тот лишь досадливо махнул рукой.

— Боба, ты от нас правду скрываешь, — огорченно сказала в это время Герта Борису.

— Не скрываю, — раздраженно ответил Борис. — Не скрываю!

Слух о том, что в стуле Якова Яковлевича оказалась иголка, быстро разнесся по классам и коридорам. Не знали об этом только учителя. Сам Яков Яковлевич, видимо, по рассеянности сразу же позабыл про иголку, да он, как мы убедились, и не придал ей серьезного значения. Во всяком случае, Галина Михайловна, а ее урок был следующий после музо, ничего нам не говорила и «дорогими и любимыми» не называла.

А если бы Галине Михайловне стало известно!

Но после занятий почти вся наша группа осталась в классе. Конечно, Левка и его компания удалились, ушло еще несколько ребят, среди них и Борис. Сначала мы сидели молча и не знали, с чего конкретно начать разговор. Наконец кто-то усомнился:

— Может, иголка та и на самом деле случайно в стуле оказалась?

— Брехня! — сказал Петя Петрин. — Иголку нарочно вставили. Контра действует.

— Контра не контра, а вот Зислин-то часто обижался, что Яков Яковлевич ему «выкает»… — задумчиво протянула Эля Филиппова.

— Что?! — набросилась на Элю Герта, не дав ей закончить фразу. — И как только язык у тебя повернулся такое высказать. Мы Бобу с далеких лет знаем… Глеб, ты чего? Скажи Эле, что она сочиняет напраслину.

— Бобка иглу в стул, ясно, не втыкал, — ответил Глеб. — Такая каверза, пестери, не по Бобкиной части.

— Левкина работа! — заявил я.

Все повернулись в мою сторону.

— Откуда ты узнал? — спросила Герта.

— Не узнал, а нюхом чую!

Ребята рассмеялись, а Глеб досадливо произнес:

— Тоже сеттер какой выискался: нюхом чует. Доказать точно надо. Без точных доказательств ничего не получится. Эх, зря Бобку не задержали! Надо было у него поподробней выспросить, как он иголку заметил.