Реальность 7.11 - [87]

Шрифт
Интервал

— Я… не уверен. Но он учился быть отдельным. Для ога это…

— Верная смерть, — перебил собеседник. — Инвалидность души, а потом — угасание тела.

Должно быть, моё недоверие его раздражало. Он добавил, серьёзно и проникновенно:

— Поверьте, я сам прошёл через это. Когда… после того ужасного эксперимента… Третий Протагонист нарушил связь между мной и моим Хором. Все АКУ второй серии в одночасье превратились в мусор, годный лишь для помойки. Через полгода от них ничего не осталось.

— Но вы-то живы, — возразил я, испытывая странную смесь сострадания и стыда.

— Я жив, — подтвердил ог, — поскольку тоже Протагонист. Но меня не существует.

Я честно пытался вникнуть в его слова. Получался какой-то кот Шрёдингера. Или человек-невидимка. Но для него это была не фигура речи, а реальность — живая и единственная. В зеркальном овале мелькало его мрачно-торжественное лицо.

— Перед вами существо с тяжёлой инвалидностью, — пояснил он.

В кармане у меня загудел телефон. Неизвестный входящий вызов. Ог продолжал, словно не слыша:

— Мистрис была так добра, что сделала меня своим помощником. Я кое-как живу со своей отдельностью, но продолжаю ненавидеть её.

Нехорошо дразнить несчастных, но я не мог не спросить:

— Значит, у вас с Афидманом личные счёты? И вы не делаете скидку на то, что ему тоже пришлось несладко?

Телефон продолжал шуметь и вибрировать. Кто-то настойчиво пытался со мной связаться. Но мне хотелось услышать, что ответит попутчик.

— «Ты не обязан его любить». Так сказала мне Мистрис после той катастрофы. А сострадание огам неведомо.

Эти слова бросали между нами огромную невидимую пропасть, которую невозможно было пересечь. А у меня уже не было времени на поиски подходящего ответа: от филиала Второй Лаборатории нас отделяли несколько метров переулка. Паркуясь, я разглядел у дверей высокую фигуру: нарочито небрежная поза, руки в карманах знакомого чёрного дождевика… сам начальник Службы безопасности, Проспер Кобольд. И, словно убоявшись этого зрелища, телефон поперхнулся собственным сигналом и затих.

— Ну, хорошо, — скороговоркой сказал я, — положим, всё, что вы говорите, — правда. И что человек не в силах понять ога, и что место Афидмана на Фабрике… Обещайте мне только одно, ладно?

— Что именно?

— Что вы не причините ему вреда, когда будете извлекать из саркофага.

Второй Протагонист как будто поперхнулся. Я в его сторону уже не смотрел, но звук был — наподобие этого. И когда он после тяжёлой паузы заговорил, голос его звучал совершенно по-человечески.

— Ну, знаете… Вы просто невыносимы. Что вы там себе нафантазировали?


Кобольд радушно ухмылялся нам всеми своими резцами. Как будто возвращение Афидмана на Фабрику было крупным праздничным событием. Второй Протагонист по контрасту казался мрачнее тучи. В мою сторону он не смотрел, принципиально, разговаривал только с шефом СБ. Они сразу начали с разбора формальностей. Но, в сущности, ог выдвинул только одно условие.

— Процедуру не должны видеть посторонние.

— Разумеется, — поддакнул Кобольд, но Второй Протагонист его перебил. Сухим, не терпящим возражений голосом.

— Под посторонними я имею в виду всех легионеров, медиков и весь обслуживающий персонал. Иными словами, людей.

Наверное, он долго тренировался, подумал я. Чтобы вложить в одну-единственную фразу такой заряд презрения, нужно тренироваться чертовски долго. Но Кобольд, в отличие от меня, никак не отреагировал на эту провокацию. Только задумчиво хмыкнул.

— Вам это не кажется слегка рискованным? Вы останетесь один на один с…

— Нет, не кажется, — последовал быстрый, категоричный ответ. — Наоборот: это существенно ускорит процесс.

— Ускорить процесс может и электропила, — всё так же неторопливо проронил шеф СБ. В этот момент до меня дошло, что он намеренно дразнит ога. Намеренно и небезуспешно. Беднягу чуть кондратий не хватил при упоминании таких варварских методов. Хоть я и давал себе слово не вмешиваться, пришлось почти сразу его нарушить.

— Давайте тогда уж и факира позовём, — сказал я. — Пусть покажет фокус по извлечению Афидмана из шляпы.

Кобольд предупреждающе повёл в мою сторону тёмным глазом. Но я был морально готов к его недовольству.

— Соскучился по цирку, Бор? — кисло проронил он. Я ответил, имитируя легкомыслие:

— Нет, спасибо. Клоуном на Арене я уже поработал.

Кадык шефа дёрнулся вверх-вниз, как будто он нервно сглотнул. Чем его проняла моя последняя фраза, я не понял. Но я определённо сбил его с игривого настроения.

— Ладно, — заключил он. — Харе болтать… Десяти минут одиночества, я надеюсь, вам хватит?

Это уже относилось к огу. Тот замкнулся и, вынеся внутри себя сокрушительный приговор «людям», угрюмо ожидал окончания нашего диалога, с гримасой брезгливости и отвращения на длинном бледном лице.

— Хватит, — эхом отозвался он. — Должно хватить.

Дальше мы стояли и слушали, как Кобольд по рации распоряжается персоналом. Все подчинённые быстро очистили помещение. Двери распахнулись, и на сырой воздух улицы вывалились два техника, группа лаборантов Лакмуса и один легионер. Техники синхронно извлекли свои сигареты и задымили.

— Ну вот, — прокомментировал шеф СБ. — Всё готово. Прошу!


Рекомендуем почитать
Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Синдром веселья Плуготаренко

Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.


Чёртовы свечи

В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.


Ловля ветра, или Поиск большой любви

Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.