Реальность 7.11 - [85]

Шрифт
Интервал

Выслушивая эту мрачную повесть, я уже предвидел финал, свидетелями которого пару месяцев назад оказались мы с эмпатом. Я о катастрофе с Куполом-1, в которой семья Серебряковых тоже сыграла роковую роль. В этом событии вновь столкнулись три ключевые фигуры: Лидия, одержимая голодом и холодной, нечеловеческой яростью, Рем, пробравшийся на Фабрику ради «спасения» матери, и Афидман. Мотивы последнего никого не заботили, но именно он запустил это странное, незавершённое Изменение Реальности, стёршее с лица земли половину несущих конструкций Купола. И зубодробительный скрежет, и слаженный вопль Хора, который донёсся до нас, пока мы стояли на мосту, — всё это были отголоски общего катаклизма. Здание, лишённое внутренних опор, схлопнулось как карточный домик. Когда оги серии АКС докопались до нижних этажей, там, под стальными балками, отыскалась Лидия, чешуйчатая кожа которой была на несколько градусов холоднее обычного. Рем испарился бесследно, как и Афидман; о кровавом побоище, которое устроила перед смертью женщина-ящерица, напоминали только искалеченные тела белых мальчиков, брошенные неподалёку.


«Воистину, — сказала Уло после продолжительного молчания, — семейство Серебряковых доставляло мне одни неприятности».

Но Лидию всё же похоронили как полагается, со всеми почестями, которые причитались ей как наследнице древнего рода. У оговодов имелось собственное кладбище — прямо внутри Купола-3. Вот куда мы, оказывается, угодили.

Клон Карбона, катя перед собой коляску с утомлённой Мистрис, привёл нас в оранжерею. Вопреки ожиданиям, там не было ни слишком влажно, ни чересчур жарко. Растения, посаженные на приличном расстоянии друг от друга, почти не отбрасывали теней. Конечно, виной тому — искусственные источники света; но, задрав голову, я разглядел в вышине стеклянный пятачок неба. Это место не могло похвастаться тропическим буйством красок или пышностью цветущих клумб — скорее, оно намекало на слегка запущенный сельский сад. Каменные доски надгробий естественно смотрелись в его обрамлении.

К могиле Лидии мы подошли все вместе, но вскоре я и Уло отодвинулись в сторону, предоставив Гелии право побыть с покойницей наедине. Очевидно, она делала это не только за себя, но и за Риту Риомишвард. Иттрий неуклюже потоптался рядом с пестроволосой и, пробормотав что-то насчёт букета, удалился на поиски цветов.

— Скажите мне ещё одну вещь, — попросил я старушку, — если серия АКН — это Ритины клоны, а серия АКС — клоны Карбона, то Афидман и все остальные белые оги — это клоны Спящего?

— Да, — кивнула она. — Теперь всё сходится, верно? Только они могут создавать биоткань, и только их продукция служит пропуском в Башню. Спящий реагирует на биоткань как на свою плоть и кровь.

Я не сразу осознал, в чём загвоздка. А когда понял, сказал:

— Вход в Башню охраняет Спящий?

— Ну, не совсем так. — Мистрис немного оживилась. — Автохтон потому и назван был Спящим, что он крепко спит. Возможно, Гиазу удалось разбудить его своими безумными экспериментами. Но — только на одно мгновение. Подозреваю, что именно тогда Спящий и создал этот замкнутый круг. Эту карусель, на которой все мы вертимся…

— И один её оборот равен пяти годам, — подхватил я.

— Метафора карусели… — не глядя на меня, пробормотала хозяйка Фабрики. С высоты своего роста я видел лишь её седую макушку и одно маленькое сморщенное ухо, в котором равномерно покачивалась золотая серёжка. Некстати я вспомнил, что Рита упоминала про серьги, пленившие её мужа. Неужели Уло так и носит их в память о том человеке? Возможно, когда-то, давным-давно, он сделал ей комплимент: сказал, например, что эти серёжки ей очень идут. Или что там говорят мужчины, когда им нравится женщина? А может быть, это его подарок — единственный материальный предмет, запечатлевший историю их отношений…

— Метафора карусели, — повторила она. — Неплохо описывает то, что творится с миром. Карусель вращается вокруг своей оси. В нашем случае — вокруг Башни. Непрерывное вращение обеспечивает Святая Машина. Спящий не следит за процессом, он лишь вовремя делает нужный толчок, чтобы аттракцион продолжался. Всё остальное — череда автоматических действий, дело техники.

Её кресло совершило изящный разворот, и мы опять, как в самом начале разговора, взглянули в глаза друг другу.

— Теперь ты понимаешь, — улыбаясь, закончила хозяйка Фабрики, — что не в моих силах затормозить вращение? Всё, что мне удалось, — это сделать его более плавным, менее болезненным. Когда-то давно я желала смерти Гиазу. Но вот Гиаз мёртв, а его луна-парк продолжает работать. И все несогласные безжалостно сброшены с карусели.

— Но некоторые остались и продолжают бороться, — возразил я. — Оксиды, например. Или один мой знакомый авгур. Это он подсказал мне явиться на Фабрику.

— Авгуры всегда ставят на будущее, — понимающе откликнулась Мистрис. — Что он тебе велел?

— Не расставаться с Афидманом.

Кладбища оказывают на зрителя загадочное, даже мистическое воздействие: мне, например, захотелось быть с ней честным. Поэтому меня слегка покоробил её протяжный смешок.

— Да, это хороший ход, — угомонившись, сказала она. — Тут тебе и священное безумие, и тонкий расчёт… Но больше всего на свете я ненавижу плясать под чужую дудку. Задам тебе всего один интимный вопрос: что такое для тебя Афидман?


Рекомендуем почитать
Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Синдром веселья Плуготаренко

Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.


Чёртовы свечи

В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.


Ловля ветра, или Поиск большой любви

Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.