Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1. Время символизма - [185]
Таким образом, вольно или невольно, в отношениях Метнера и Шмидт появляется журнал, в котором вторая сотрудничает и всячески ему сочувствует[1345], а первый его внимательно читает, много размышляет, и не только апологетически, но и весьма критически[1346]. И вместе с тем нет сомнения, что между двумя обитателями небогатого в те годы интеллектуальными силами Нижнего Новгорода не возникает особенной симпатии. Даже смерть А. Н. Шмидт 7 марта 1905 г.[1347] и присутствие на ее похоронах не лишают Метнера иронии в ее адрес, но все же сплетенной с иными чувствами:
Шмидт переехала на зимнюю квартиру… Был сегодня на похоронах рабы Божией девицы Анны. Все комизмы, нескладности и подозрительности сметены дыханием смерти. Потемневшее слегка лицо покойницы полно было не только спокойствия, но даже радости, полного довольства достигнутым. Черты стали красивее и мудрее. Ей можно было дать и 100 и 10 лет. Я потому так долго остановился на ее внешности, что помню, как нехорош был в гробу ее возлюбленный Владимир Соловьев[1348].
А далее произошел инцидент, который нас должен заинтересовать. Напомним, как Метнер описывает его Белому в большом письме от 21–31 марта 1905 г.:
Некто С. Протопопов, сотрудник Нижегородского Листка, написал большую статью об А. Шмидт, где рассказал все ее эзотеризмы; (например, ее символ веры: «И неизменно на небесах пребывающего и вторично на землю сошедшего и воплотившегося в лице Владимира Соловьева — человека от рождения, ставшего Богочеловеком в 1876 году при явлении ему Церкви в пустыне египетской и скоро грядущего со славою судить живых и мертвых. Его же царствию не будет конца»); рассказывает подробно, как Анна Николаевна видела Христа в одной церкви во время обедни, как после этой «галлюцинации» она впала в религиозную «манию» и вообразила себя евангельской Марией; как познакомилась с Вл. Соловьевым и т. д.; с позитивною благонамеренностью изумляется, как мог мистицизм в ней мириться со свободомыслием!! Удивляюсь, как могла Анна Николаевна откровенничать с такими ослами. Вот до чего доводит одиночество. Вчуже унизительно было читать эту статью. Конечно, я ее дозволил к печати, но написал privatissime письмо редактору, где объяснил ему, что статья — неприлична, что нельзя доводить свой «позитивизм» до бесцеремонного обращения с тайнами, доверенными в частной беседе, считая всякие стеснения излишними только потому, что эти тайны не политические, а мистические, следовательно якобы мнимые. Конечно, я писал подробнее и вразумительнее, нежели Вам. Письмо подействовало. Статью не поместили[1349].
Судя по всему, статья Протопопова осталась неизвестной А. П. Козыреву, хотя она основательно расширяет не слишком широкий круг воспоминаний об Анне Николаевне Шмидт[1350]. Поэтому мы полагаем нужным напечатать ее текст по газетным гранкам, которые Метнер сохранил.
Интересный и оригинальный человек была скончавшаяся на днях Анна Николаевна Шмидт. В Н.-Новгороде очень многие ее знали как деятельную сотрудницу Нижег<ородского> Листка. Она в течение долгих лет вела отчеты земских собраний, писала театральные рецензии, давала сведения о разных обществах и т. д. Эти занятия приводили Анну Николаевну в соприкосновение со многими людьми, но мало кто знал ее хорошо и поближе, а лишь такое знакомство позволяло правильно судить о покойной.
Маленького роста, с седыми волосами, всегда небрежно одетая и всегда нарушающая какое-нибудь из условно принятых правил «хорошего тона», Анна Николаевна по первому впечатлению была, большинству казалось, странной. А дальше этого внешнего наблюдения очень многие и не шли. Близкое знакомство дало мне возможность узнать те черты покойной, которые были для нее действительно характерными, и о них я хочу сказать несколько слов.
Идейность. Вот слово, которое лучше всех других обрисовывает Анну Николаевну. Эта идейность ее почти доходила до фанатизма. В силу идейности она и нарушала постоянно разные условные правила «хорошего тона», в которых видела лишь суету, вздор, рутину и пустяки.
Идейность Анны Николаевны была, так сказать, религиозно-общественного сорта. Полунемка-полурусская — по крови, полулютеранка-полуправославная — по воспитанию, покойная в зрелых годах своей жизни ото<шла от> того и другого и составила себе очень детальное и очень оригинальное мистико-религиозное мировоззрение.
Началось это «перерождение», как поясняла мне сама Анна Николаевна, лет десять-двенадцать тому назад. Однажды вечером она зашла в какую-то нижегородскую церковь, где служили всенощную и где горело много свечей. И вот вдруг Анна Николаевна почувствовала себя охваченной каким-то особенным настроением, экстазом, и увидала она ясно, ясно стоящего против алтаря Христа… Это, конечно, была галлюцинация зрения, и впоследствии она время от времени повторялась.
