Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1. Время символизма - [184]
Однако настораживают оценки, не попавшие в основные мемуары Белого. В «Ракурсе к дневнику» про почти карикатурно обрисованную первую встречу он говорит: «…ответственный разговор с нею»[1333], а в «Воспоминаниях о Блоке» читаем: «„Надвигается революция Духа“ — так гласят: философия и поэзия Владимира Соловьева, никому не известный еще, замечательный „Третий Завет“ А. Н. Шмидт и еще не поднявшийся на поверхности жизни антропософический западный импульс, подводящий по-своему к встрече с Софией»[1334]. «Бред», «нелепица», «чепуха» оказывается в одном ряду с Соловьевым и антропософией. Поэтому всмотреться в отношения круга Белого с «нижегородской пророчицей» очень стоит.
Более или менее ясна позиция Соловьевых: реакция М. С. зафиксирована Белым в мемуарах; С. М. в июне 1904 г. писал Блоку: «Анне Николаевне я не пишу и не буду писать до последней крайности. Рачинский и Петровский считают ее зловредной и достойной тюремного заключения»[1335]. Со значительно большим интересом к ней отнесся сам Блок, незадолго до этого письма видавшийся со Шмидт в Шахматове[1336]. О Белом мы говорили. А что же Метнер?
Впервые находим упоминание о Шмидт в большом его письме к Белому, писавшемся 31 декабря 1902 — 3 января 1903 г. Она была названа в последний из этих дней: «Я забыл спросить Вас, дорогой Борис Николаевич, переписывается ли Мих<аил> Серг<еевич> Соловьев со здешнею сивиллою Шмидт; дело в том, что Мельников сообщил мне, что Шмидт собирается ко мне ввиду того, что ей из Москвы сообщено, будто я мистик… Признаться, эстетично я боюсь этого посещения»[1337]. И эта боязнь заставляла его по возможности избегать общения. Впервые они свиделись у Метнера только через десять месяцев, 3 ноября 1903 года. Метнер так описывал Белому эту встречу в письме от следующего дня:
А вчера приковыляла впервые ко мне Шмидтиха. Признаюсь, чуть-чуть испугался. Не помогли намеки Мельникова, делаемые ей по моему поручению о замкнутости моего характера и моей нелюдимости. Пришла-таки. Пришла и сказала, что еще придет. Пела о Соловьевых Владимире, Михаиле и Сергее. Обиделась на Андрея Белого за смешение им Софии и Марии (в статье о Теургии). Просила меня передать ему, что написала в Новый Путь заметку и что ей хотелось бы узнать судьбу этой заметки. Что такое?! Я, кажется, заразился расстановкой слов «симфонии»! Сделайте милость, Борис Николаевич, узнайте в редакции Нового Пути, куда девалась эта заметка? А то мистическая поблекшая роза не дает мне покою ни днем ни ночью. Она уже объявила мне, что ложится спать страшно поздно и может говорить целую ночь! О боже! Я читаю Menschliches Allzumenscliches Ницше и совершенно не в мистической колее[1338].
Впервые опубликовавший этот фрагмент А. П. Козырев подробно рассказал и о заметке Шмидт, отправленной в журнал «Новый путь», где она возражала против статьи Белого о «Теургии»[1339]. Стоит, пожалуй, в этом письме отметить фразу: «…мистическая поблекшая роза не даст мне покою ни днем, ни ночью». Несмотря на то, что, вообще говоря, «мистическая роза» — понятие давнее и нередко употребимое, здесь это — явная отсылка к популярному тексту Н. М. Минского — его выступлению в прениях по докладу иером. Михаила[1340] «О браке» на XIV заседании петербургских Религиозно-философских собраний: «Ослепленный культом семьи и любовничества, Розанов не видит, в ослеплении, не может видеть противоположного пути добра — идеала девства и целомудрия. Ему кажется, что эта эти идеалы исключают один другой. И вот почему, узрев на груди мистическую розу целомудрия, Розанов не должен верить в искреннее отношение церкви к браку»[1341]. И далее, уже в самом конце: «…неистовый тон полемики Розанова с церковью вызван опасением его, как бы моменту пола не была представлена в жизни второстепенная, служебная роль. У меня же, при виде этого неистовства, является опасение, как бы этот односторонний талант в своем ослеплении не затоптал нежные, пока еще слабые всходы современного мистицизма. Углубляйте понимание Ветхого Завета, отыскивайте в его недрах золотоносные жилы, где раньше вас другие видели один песок, извлекайте, как новый Моисей, живую воду из бесплодного камня восточных культов, но, ради Бога, не касайтесь мистической розы на груди церкви: ее символики вы не понимаете, ее аромата вы не чувствуете!»[1342].
А в следующем фрагменте — из письма от 28 апреля 1904 г. — следует, пожалуй, отметить отмеченную восклицательным знаком фразу: «Она спрашивала у меня адрес Хлудова!»
