Разум - [28]
Поезд часто останавливался, на каждой станции что-то разгружали и загружали. Так мне удалось разглядеть этот прекрасный край в самый полдень. Чистые деревушки, сады, спортивные площадки, где тренировались местные рокеры, дворики с тысячами мелочей, что весьма пригодились бы в моем хозяйстве, огородные чучела, канавы, зайцы и косули в рощах, деревенские лавки, перед которыми стояли коляски, блестящие шары на мачтах, современные звонницы — водонапорные башни в сельских кооперативах и государственных усадьбах.
И пространственно, и духовно я был на нейтральной территории, никому не ведомый и совершенно свободный, и в голове у меня клубились воспоминания о прочитанных книгах.
В поезде из Уезда до Весели над Моравой ехали учащиеся какого-то техникума: они зубрили химические формулы на своем особом наречии, в котором частица возвратного глагола звучит как в словацком «са», а не «се», как в чешском.
В Весели я обнаружил, что поезд до Кутов идет только через час. Зашел в привокзальный ресторан, считающийся самым большим в республике, если не во всей Европе. Огромное окно, высотой метров в двадцать, было полуоткрыто — спасаясь от сквозняка, я уселся в угол. На стол положил кусок хлеба с ветчиной. Пришла официантка и салфеткой смахнула пыль со стола, а заодно и с моей еды — но мне и на ум не пришло рассердиться. Она принесла ярошовское пиво. У другого стола сидели двое стариков и ворчали на нынешний мир. А больше в этом огромном зале никого не было.
Старики ругали ислам и людей, которым нужна нефть — тем самым они, мол, обостряют кризис на Ближнем Востоке. Старики расхваливали велосипедный спорт и старые времена, когда мимо этой станции сновали паровики. Как я понял, даже современные велосипеды были им не по нраву. Дизель-поезда они считали просто вселенским бедствием.
Выпив пива, я вышел на перрон. Один железнодорожник сказал мне, что в Куты отправляется вон тот «пострел». Слово это меня растрогало — его и отец употреблял. При слове «пострел» передо мной всегда встает образ мальчишки, который целыми днями носится, а вечером, вспотевший и замызганный, засыпает прямо над тазом с водой — родители так и относят его в постель неумытого и полураздетого.
Поезд до Кутов гордо стоял перед, зданием транспортной конторы. Как раз объявили посадку. В вагон вошли двое железнодорожников и две железнодорожницы с юной девушкой, которая училась на проводницу. На руке у нее была красная повязка, но слегка потрепанная, чтобы не казалось, что ее владелица отличается превеликим усердием. Разумеется, эта мощная девица жевала жвачку, и брюки на ней едва не лопались.
Они удобно разместились на двух служебных сиденьях — поезд состоял из одного вагона, что вполне оправдывало слово «пострел».
Наставница девушки говорила на литературном чешском, из-под служебной фуражки виднелась модная прическа. В общем, она была бы красива, если бы не дурная привычка (а возможно, только сегодня на нее смешинка напала) непрерывно смеяться. Один из железнодорожников уселся у пульта управления и включил мотор. Обстановка была точно из фильма Ганака[10] «Я люблю, ты любишь». Потом в поезд сели загоряне и мораване[11]. Одна девушка спросила у железнодорожницы, как лучше доехать до Годовина. Все железнодорожники в один голос объяснили ей, а наставница с модной прической, посмотрев расписание, подтвердила сказанное. Потом села тетка в национальном костюме с дочкой и внучкой, были они из Скалицы[12]. Молодая мамочка с короткими каштановыми волосами выглядывала из окна и говорила:
— Дак я ж ему толковала. А он штой-то нейдет.
Но следом лицо ее прояснилось. Железнодорожник тащил ее корзину к поезду. Отдал ей бумаги и объявил отправление. Хотя это и не входило в его обязанности. Внучка начала играть с кончиком моего пальто. Мамочка сказала ей по-скалицки:
— Нехай дядю!
Но девочка и не подумала отказываться от своей игрушки. Она уставилась на меня — я опустил глаза, а то ведь еще взбредет бабке в голову, что я могу сглазить девочку. Я мягко дернул пальто, и девочка засмеялась. Подождала, пока пальто опять дернется. Я повторил движение, но молодая скаличанка, чтобы не выглядеть назойливой, пересадила ребенка на другую сторону. Поднялся крик. Железнодорожница сказала с юмором, хотя и без улыбки:
— Придется принять меры!
Ее ученица перестала жевать и заявила, по-видимому, согласно установкам школы или курсов:
— Снимем их с поезда!
В конце концов девочка снова дотянулась до моего пальто и дернула пуговицу. Тут бабушка вытащила из сумки погремушку и попробовала отвлечь ребенка.
Один пассажир спросил железнодорожницу, не из Кыйова[13] ли она случайно. Железнодорожница долго раздумывала, нет ли в этом вопросе какой подковырки — нос у этого человека был подозрительно красный, а потом сказала:
— Кого вы там знаете?
Пассажир ответил:
— Никого.
На этом разговор кончился. Обе железнодорожницы значительно переглянулись. Наконец поезд тронулся. Проводница стала пробивать компостером билеты и обнаружила, что я еду вовсе не в Куты и не в Братиславу, а в Девинску Нову Весь, так как, оказывается, люблю очень ездить на поезде. Убедившись в моем чудачестве, девушка перешла к другим пассажирам. Она сказала:
История с женой оставила в душе Валерия Степановича глубокий, уродливый след. Он решил, что больше никогда не сможет полюбить женщину. Даже внезапная слепота не изменила его отношения к противоположному полу — лживому и пустому. И только после встречи с Людой Валера вдруг почувствовал, как душа его вздрогнула, словно после глубокого обморока, и наполнилась чем-то неведомым, чарующим, нежным. Он впервые обнимал женщину и не презирал ее, напротив, ему хотелось спрятать ее в себя, чтобы защитить от злого и глупого мира.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
Звездный Свет – комфортабельный жилой комплекс в одном из Средних районов Радовара. Пятьдесят шесть надземных и одиннадцать подземных этажей, восемь тысяч жильцов; внутри есть школа, кинотеатр, магазины – все, что нужно для счастливой жизни. Родители четырнадцатилетней Йоны Бергер усердно трудятся на фабрике корпорации «КомВью». От детей требуется совсем немного: получать хорошие оценки и быть полезными соседям. Тогда количество баллов на семейном счете будет исправно расти, и можно будет переехать на несколько этажей выше.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.