Разум - [30]

Сон о том, как поезд шел по бетону, мог возникнуть и потому, что в Лугачовицах железная дорога кончается. Если бы поезд проследовал дальше, он шел бы именно по бетону. Когда в тот последний день я увидел, как поданные из Уезда вагоны в минуту превратились в поезд, готовый отправиться назад, мне, наверно, страшно захотелось, чтобы поезд не пошел в том направлении, то есть в направлении моего дома, а продолжал свой путь, даже если там и нет колеи. Я хотел остановить мгновение перед расставанием. От ближайшего будущего я ничего не ждал, но на станции мне было хорошо, поэтому сон спустя время воскресил это ощущение. Возможно, в замыслах сна предполагалось, что поезд в самом деле проследует дальше, чтобы я не смог уехать домой. Впрочем, сознаю, что сон нельзя слишком конкретизировать…

Пока я таким манером разжевывал свои сны, настало утро.

Появилась наша дочь.

У бабушки, сказала она, живется ей хорошо, а пришла она за деньгами — собирается на свой день рождения пригласить восемнадцать человек. Дочка торопилась на автобус — я так и не успел порасспросить ее об этой идее подробнее.

Жена сообщила, что дочка уже давно готовится отпраздновать свое пятнадцатилетие и полна забот по этому поводу.

Я дал дочери триста крон. Из них сто — на обеды в школе. Дочка высказала мысль, что теперь, когда ее кормит бабушка (моя мать), мы могли бы давать ей больше денег на ее другие нужды. Я же сказал, что она как-то слишком быстро поумнела и что неплохо бы ей обдумывать свои слова, прежде чем говорить.

Жена заметила, что у моей матери дочь только испортится, так как та разрешает ей все. Прибавила еще, что очень скоро наша пятнадцатилетняя барышня выскочит за какого-нибудь одноклассника, а все потому, что выскользнула — по моей вине — из наших рук.

Черта с два выскользнула из наших рук, отвечаю, у меня еще хватит сил, чтобы избить ее до потери сознания.

Дочка заявила, что бить ее нельзя и что если уж ей приспичит, то вовсе не обязательно встречаться с любовником у бабушки — можно в любой гостинице.

Это замечание я для виду оставил без внимания. Усек, что должен безотлагательно найти новые воспитательные средства, чтобы дочери и вправду не удалось выйти замуж раньше, чем она окончит гимназию.

Потом я целый день раздумывал, как помешать этому великому торжеству. Но прошли два дня, а я ничего не надумал. Лишь сказал дочери:

— Так все же это не делается. На день рождения приходит тот, кто хочет. Если ты кого-то зовешь, то тем самым вынуждаешь его приносить тебе подарок. Но уж если кого и приглашаешь, то трех-четырех друзей, а не целый класс.

— Но они уже обещали, — дочь на это.

— Отмени, не делай ничего, это ужасно, сама увидишь, какой осадок у тебя останется. Разве я когда-нибудь праздновал свой день рождения? А мне уж за сорок…

Аргументация с помощью собственного примера не возымела никакого действия.

Дочка ушла, сказав, что если нам захочется, то мы тоже можем прийти к пяти часам вечера.

В намеченный день мы с женой выбрались на другой конец деревни к моей маме на торжество.

Гости уже разошлись. Комната была полна бумажек и бутылок из-под вина, а дочка спала на кушетке в кухне. Пахло рвотой. Бабушка с соседкой всполошенно бегали вокруг нашей дочери и в один голос твердили, что ей стало дурно, но пить, мол, она не пила.

Жена принялась будить дочку и требовать, чтобы та немедля отправлялась домой. Но я сказал, что лучше оставить ее здесь проспаться, а уж завтра принять необходимые меры. Моя мать оправдывалась тем, что боялась запрещать дочери этот праздник, не зная, мол, как к этому относимся мы. Не успел я ответить, как между женой, моей матерью и сестрой началась потасовка. Я вышел на улицу и позвал жену домой. Они с трудом расцепились, и жена всю дорогу плакала и выкрикивала, что это логический результат моего воспитания.

Я чувствовал себя испуганным псом, который не ведает, лаять ли ему или бросаться наутек.

Дома я сел в свой угол и задумался над тем, что же мне делать. А поскольку жена продолжала допекать меня своими попреками, я схватил ее за волосы и отвесил несколько оплеух.

Легли спать, но до сна ли? У меня заболел желудок, я стал кашлять, поднялась температура.

На другой день я чувствовал себя вконец разбитым — ничем толком не мог заняться, а все сидел и бренчал на гитаре. Вечером я пришел к заключению, что поступил вполне правильно, не предприняв никаких мер. На сей раз, подумал я, прощу дочери, но это было первое и последнее спиртное — пока я жив, — которое она взяла в рот. Пришла к нам в гости тетя Цила. Жена двоюродного брата моего отца. Сообщила, что была в лесу. Жена ей все рассказала о дочери. Тетя Цила, которая знает меня с детства — не раз вправляла мне вывихи и делала это удивительно ловко, — сказала, что нынче детям ничего не запретишь. Но в другой раз за такое дело спуску дочке не след давать. А теперь кричи не кричи — толку чуть! Всяко случается. Ей самой вот-вот уж восемьдесят минет, а она по-прежнему деньгам счет знает. Негоже человеку быть шумливым и мотоватым. Прежде нас в узде держала нужда — а чем нынче детей удержишь? Как? Сам черт им не страшен. Детей у нее было пятеро. Один сын погиб спустя несколько дней после войны. Нашел гранату — она взорвалась, уложила его и Вилко Клепоха. Остальные дети живут — три дочери: одной пятьдесят четыре, другой пятьдесят два, а третьей пятьдесят. Виктор живет в Братиславе.