Разрыв-трава - [8]

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».

Но под ударом любви ты — что золото ковкое!

Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени,

Где словно смерть провела снеговою пуховкою…

Благодарю и за то, сладостная, что в те дни

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».

Февраль 1915 (?)

* * *

Забились мы в кресло в сумерки —

я и тоска, сам-друг.

Все мы давно б умерли,

да умереть недосуг.

И жаловаться некому

и не на кого пенять,

что жить —

                      некогда,

и бунтовать —

                      некогда,

и некогда — умирать,

что человек отчаялся

воду в ступе толочь,

и маятник умаялся

качаться день и ночь.

25 апреля 1927, второй день Пасхи

С. И. Чацкиной

* * *

И всем-то нам врозь идти:

этим — на люди, тем — в безлюдье.

Но будет нам по пути,

когда умирать будем.

Взойдет над пустыней звезда,

и небо подымется выше, —

и сколько песен тогда

мы словно впервые услышим!

27 октября 1926

Памяти А. К. Герцык

Играй, Адель,

Не знай печали.

Пушкин

* * *

И голос окликнул тебя среди ночи,

и кто-то, как в детстве, качнул колыбель.

Закрылись глаза. Распахнулись очи.

Играй, Адель! Играй, Адель!

Играй, Адель! Не знай печали,

играй, Адель, — ты видишь сны,

какими грезила в начале

своей младенческой весны.

Ты видишь, как луна по волнам

мерцающий волочит шарф,

ты слышишь, как вздыхает полночь,

касаясь струн воздушных арф.

И небо — словно полный невод,

где блещет рыбья чешуя,

и на жемчужных талях с неба

к тебе спускается ладья…

И ты на корму, как лунатик, проходишь,

и тихо ладьи накреняется край,

и медленно взором пустынным обводишь

во всю ширину развернувшийся рай…

Играй, Адель! Играй, играй…

21 ноября 1927?

* * *

И отшумит тот шум и отгрохочет грохот,

которым бредишь ты во сне и наяву,

и бредовые выкрики заглохнут, —

и ты почувствуешь, что я тебя зову.

И будет тишина и сумрак синий…

И встрепенешься ты, тоскуя и скорбя,

и вдруг поймешь, поймешь, что ты

                                    блуждал в пустыне

за сотни верст от самого себя!

13 апреля 1927

* * *

Каждый вечер я молю

Бога, чтобы ты мне снилась:

До того я полюбилась,

Что уж больше не люблю.

Каждый день себя вожу

Мимо опустелых комнат, —

Память сонную бужу,

Но она тебя не помнит…

И упрямо, вновь и вновь,

Я твое губами злыми

Тихо повторяю имя,

Чтобы пробудить любовь…

1919

Каин

«Приобрела я человека от Господа»,

И первой улыбкой матери

На первого в мире первенца

Улыбнулась Ева.

«Отчего же поникло лицо твое?»

— Как жертва пылает братнина!—

И жарче той жертвы-соперницы

Запылала ревность.

Вот он, первый любовник, и проклят он,

Но разве не Каину сказано:

«Тому, кто убьет тебя, всемеро

Отмстится за это»?

Усладительней лирного рокота

Эта речь. Ее сердце празднует.

Каин, праотец нашего племени

Безумцев — поэтов!

* * *

Как воздух прян,

Как месяц бледен!

О, госпожа моя,

Моя Судьба!

Из кельи прямо

На шабаш ведьм

Влечешь, упрямая,

Меня, Судьба.

Хвостатый скачет

Под гул разгула

И мерзким именем

Зовет меня.

Чей голос плачет?

Чья тень мелькнула?

Останови меня,

Спаси меня!

* * *

Как неуемный дятел

Долбит упорный ствол,

Одно воспоминанье

Просверливает дух.

Вот все, что я утратил:

Цветами убран стол,

Знакомое дыханье

Напрасно ловит слух.

Усталою походкой

В иное бытие

От доброго и злого

Ты перешел навек.

Твой голос помню кроткий

И каждое мое

Неласковое слово,

Печальный человек.

Я видел вечер твой. Он был прекрасен.

Тютчев

* * *

Как пламень в голубом стекле лампады,

В обворожительном плену прохлады,

Преображенной жизнию дыша,

Задумчиво горит твоя душа.

Но знаю, — оттого твой взгляд так светел,

Что был твой путь страстной — огонь и пепел:

Тем строже ночь, чем ярче был закат.

И не о том ли сердцу говорят

Замедленность твоей усталой речи,

И эти оплывающие плечи,

И эта — Боже, как она легка!—

Почти что невесомая рука.

* * *

Лишь о чуде взмолиться успела я,

Совершилось, — а мне не верится!..

Голова твоя, как миндальное деревце,

Все в цвету, завитое, белое.

Слишком страшно на сердце и сладостно,

— Разве впрямь воскресают мертвые?

Потемнелое озарилось лицо твое

Нестерпимым сиянием радости.

О, как вечер глубок и таинственен!

Слышу, Господи, слышу, чувствую, —

Отвечаешь мне тишиною стоустою:

«Верь, неверная! Верь, — воистину».

* * *

Жила я долго, вольность возлюбя,

О Боге думая не больше птицы,

Лишь для полета правя свой полет…

И вспомнил обо мне Господь, — и вот

Душа во мне взметнулась, как зарница,

Все озарилось. — Я нашла тебя,

Чтоб умереть в тебе и вновь родиться

Для дней иных и для иных высот.

* * *

Молчалив и бледен лежит жених,

А невеста к нему ластится…

Запевает вьюга в полях моих,

Запевает тоска на сердце.

«Посмотри, — я еще недомучена,

Недолюблена, недоцелована.

Ах, разлукою сердце научено, —

Сколько слов для тебя уготовано!

Есть слова, что не скажешь и на ухо,

Разве только что прямо уж — в губы…

Милый, дверь затворила я наглухо…

Как с тобою мне страшно и любо!»

И зовет его тихо по имени:

«Обними меня! Ах, обними меня…

Слышишь сердце мое? Ты не слышишь?..

Подыши мне в лицо… Ты не дышишь?!..»

Молчалив и бледен лежит жених,

А невеста к нему ластится…

Запевает вьюга в полях моих,

Запевает тоска на сердце.

* * *

На Арину осеннюю — в журавлиный лёт —

собиралась я в странствие,

только не в теплые страны,

а подалее, друг мой, подалее.

И дождь хлестал всю ночь напролет,

и ветер всю ночь упрямствовал,