Разрыв-трава - [9]

дергал оконные рамы,

и листья в саду опадали.

А в комнате тускло горел ночник,

колыхалась ночная темень,

белели саваном простыни,

потрескивало в старой мебели…

И все, и все собирались они, —

возлюбленные мои тени

пировать со мной на росстани…

Только тебя не было!

17-30 сентября 1927

На закате

Даль стала дымно-сиреневой.

Облако в небе — как шлем.

Веслами воду не вспенивай:

Воли не надо, — зачем!

Там, у покинутых пристаней,

Клочья не наших ли воль?

Бедная, выплачь и выстони

Первых отчаяний боль.

Шлем — посмотри — вздумал вырасти,

Но, расплываясь, потух.

Мята ль цветет, иль от сырости

Этот щекочущий дух?

Вот притянуло нас к отмели, —

Слышишь, шуршат камыши?..

Много ль у нас люди отняли,

Если не взяли души?

<1912–1915>

* * *

На каштанах пышных ты венчальные

Свечи ставишь вновь, весна.

Душу строю, как в былые дни,

Песни петь бы, да звучат одни

Колыбельные и погребальные, —

Усладительницы сна.

<1912–1915>

* * *

На самое лютое солнце

Несет винодел,

Чтобы скорей постарело,

Молодое вино.

На самое лютое солнце

— Господь так велел!—

Под огнекрылые стрелы

Выношу я себя.

Терзай, иссуши мою сладость,

Очисти огнем,

О, роковой, беспощадный,

Упоительный друг!

Терзай, иссуши мою сладость!

В томленьи моем

Грозным устам твоим жадно

Подставляю уста.

* * *

Не хочу тебя сегодня.

Пусть язык твой будет нем.

Память, суетная сводня,

Не своди меня ни с кем.

Не мани по темным тропкам,

По оставленным местам

К этим дерзким, этим робким

Зацелованным устам.

С вдохновеньем святотатцев

Сердце взрыла я до дна.

Из моих любовных святцев

Вырываю имена.

* * *

Нет мне пути обратно!

Накрик кричу от тоски!

Бегаю по квадратам

Шахматной доски.

Через один ступаю:

Прочие — не мои.

О, моя радость скупая,

Ты и меня раздвои, —

Чтоб мне вполмеры мерить,

Чтобы вполверы верить,

Чтобы вполголоса выть,

Чтобы собой не быть!

27 сентября 1932

* * *

Окиньте беглым, мимолетным взглядом

Мою ладонь:

Здесь две судьбы, одна с другою рядом,

Двойной огонь.

Двух жизней линии проходят остро,

Здесь «да» и «нет», —

Вот мой ответ, прелестный Калиостро,

Вот мой ответ.

Блеснут ли мне спасительные дали,

Пойду ль ко дну, —

Одну судьбу мою вы разгадали,

Но лишь одну.

1915

* * *

Он ходит с женщиной в светлом,

— Мне рассказали. —

Дом мой открыт всем ветрам,

Всем ветрам.

Они — любители музык —

В девять в курзале.

Стан ее плавный узок,

Так узок…

Я вижу: туманный берег,

В час повечерья,

Берег, холмы и вереск,

И вереск.

И рядом с широким фетром

Белые перья…

Сердце открыто ветрам,

Всем ветрам!

17 июня 1915

* * *

Она беззаботна еще, она молода,

Еще не прорезались зубы у Страсти, —

Не водка, не спирт, но уже не вода,

А пенистое, озорное, певучее Асти.

Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,

Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,

Но знаю, я в мыслях твоих ворожу

Сильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.

О, где же затерянный этот в садах городок

(Быть может, совсем не указан на карте?),

Куда убегает мечта со всех ног

В каком-то шестнадцатилетнем азарте?

Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,

И хмеля над нами кудрявые арки,

И жажда, которой уж нечем помочь,

И небо, и небо страстнее, чем небо Петрарки!

В канун последней иль предпоследней весны

— О, как запоздала она, наша встреча!—

Я вижу с тобой сумасшедшие сны,

В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!

26 декабря 1932

* * *

От смерти спешить некуда,

а все-таки — спешат.

«Некогда, некогда, некогда»

стучит ошалелый шаг.

Горланят песню рекруты,

шагая по мостовой,

и некогда, некогда, некогда,

мой друг, и нам с тобой.

Бежим к трамваю на площади

и ловим воздух ртом,

как загнанные лошади,

которых бьют кнутом.

Бежим мы, одержимые,

не спрашивая, не скорбя,

мимо людей — и мимо,

мимо самих себя.

А голод словоохотлив,

и канючит куча лохмотьев

нам, молчаливым, вслед.

Что тело к старости немощно,

что хлеба купить не на что

и про́паду на горе нет.

21 сентября 1927

* * *

Прямо в губы я тебе шепчу — газэлы,

Я дыханьем перелить в тебя хочу — газэлы.

Ах, созвучны одержимости моей — газэлы!

Ты смотри же, разлюблять не смей — газэлы.

Расцветает средь зимы весна — газэлой,

Пробудят и мертвого от сна — газэлы,

Бродит, колобродит старый хмель — газэлы, —

И пою тебя, моя газель, — газэлой!

Октябрь 1932

* * *

С пустынь доносятся

Колокола.

По полю, по сердцу

Тень проплыла.

Час перед вечером

В тихом краю.

С деревцем встреченным

Я говорю.

Птичьему посвисту

Внемлет душа.

Так бы я по свету

Тихо прошла.

16 марта 1915

* * *

Сегодня с неба день поспешней

Свой охладелый луч унес.

Гостеприимные скворешни

Пустеют в проседи берез.

В кустах акаций хруст, — сказать бы:

Сухие щелкают стручки.

Но слишком странны тишь усадьбы

И сердца громкие толчки…

Да, эта осень — осень дважды!

И то же, что листве, шурша,

Листок нашептывает каждый,

Твердит усталая душа.

<1912–1915>

Седая роза

Ночь. И снег валится.

Спит Москва… А я…

Ох, как мне не спится,

Любовь моя!

Ох, как ночью душно

Запевает кровь…

Слушай, слушай, слушай!

Моя любовь:

Серебро мороза

В лепестках твоих.

О, седая роза,

Тебе — мой стих!

Дышишь из-под снега,

Роза декабря,

Неутешной негой

Меня даря.

Я пою и плачу,

Плачу и пою,

Плачу, что утрачу

Розу мою!

16-17 июня 1932

* * *

Скажу ли вам: я вас люблю?

Нет, ваше сердце слишком зорко.

Ужель его я утолю

Любовною скороговоркой?

Не слово, — то, что перед ним:

Молчание минуты каждой,

Томи томленьем нас одним,