Разрыв-трава - [4]

1923

* * *

Ведь я пою о той весне,

Которой в яви — нет,

Но, как лунатик, ты во сне

Идёшь на тихий свет.

И музыка скупая слов

Уже не только стих,

А перекличка наших снов

И тайн — моих, твоих...

И вот сквозит перед тобой

Сквозь ледяной хрусталь

Пустыни лунно-голубой

Мерцающая даль.

18 февраля 1926

* * *

Вокруг — ночной пустыней — сцена.

Из люков духи поднялись,

И холодок шевелит стены

Животрепещущих кулис.

Окончен ли или не начат

Спектакль? Безлюден чёрный зал,

И лишь смычок во мраке плачет

О том, чего недосказал.

Я невпопад на сцену вышла

И чувствую, что невпопад

Какой-то стих уныло-пышный

Уста усталые твердят.

Как в тесном платье, душно в плоти, —

И вдруг, прохладою дыша,

Мне кто-то шепчет: «Сбрось лохмотья,

Освобождённая душа!»

1 марта 1926

* * *

Ради рифмы резвой не солгу,

Уж не обессудь, маститый мастер, —

Мы от колыбели разной масти:

Я умею только то, что я могу.

Строгой благодарна я судьбе,

Что дала мне Музу-недотрогу:

Узкой, но своей идём дорогой.

Обе не попутчицы тебе.

17 марта 1926

* * *

А под навесом лошадь фыркает

И сено вкусно так жуёт...

И, как слепец за поводыркою,

Вновь за душою плоть идёт.

Не на свиданье с гордой Музою

— По ней не стосковалась я, —

К последней, бессловесной музыке

Веди меня, душа моя!

Открыли дверь, и тихо вышли мы.

Куда ж девалися луга?

Вокруг, по-праздничному пышные,

Стоят высокие снега...

От грусти и от умиления

Пошевельнуться не могу.

А там, вдали, следы оленьи

На голубеющем снегу.

21 марта 1926

* * *

И распахнулся занавес,

И я смотрю, смотрю

На первый снег, на заново

Расцветшую зарю,

На розовое облако,

На голубую тень,

На этот, в новом облике

Похорошевший день...

Стеклянным колокольчиком

Звенит лесная тишь, —

И ты в лесу игольчатом

Притихшая стоишь.

12 мая 1926

* * *

Под зеркалом небесным

Скользит ночная тень,

И на скале отвесной

Задумался олень —

О полуночном рае,

О голубых снегах...

И в небо упирает

Высокие рога.

Дивится отраженью

Заворожённый взгляд:

Вверху — рога оленьи

Созвездием горят.

25 июня 1926

* * *

В полночь рыть выходят клады,

Я иду средь бела дня,

Я к душе твоей не крадусь, —

Слышишь издали меня.

Вор идет с отмычкой, с ломом,

Я же, друг, — не утаю —

Я не с ломом, я со словом

Вышла по душу твою.

Все замки и скрепы рушит

Дивная разрыв-трава:

Из души и прямо в душу

Обращённые слова.

26 января 1926

* * *

Всё отдалённее, всё тише,

Как погребённая в снегу,

Твой зов беспомощный я слышу,

И отозваться не могу.

Но ты не плачь, но ты не сетуй,

Не отпевай свою любовь.

Не знаю где, мой друг, но где-то

Мы встретимся с тобою вновь.

И в тихий час, когда на землю

Нахлынет сумрак голубой,

Быть может, гостьей иноземной

Приду я побродить с тобой...

И загрущу о жизни здешней,

И вспомнить не смогу без слёз

И этот домик, и скворешню

В умильной проседи берёз.

21 сентября 1926

Песня

Дремлет старая сосна

И шумит со сна.

Я, к шершавому стволу

Прислонясь, стою.

— Сосенка-ровесница,

Передай мне силу!

Я не девять месяцев, —

Сорок лет носила,

Сорок лет вынашивала,

Сорок лет выпрашивала,

Вымолила, выпросила,

Выносила

Душу.

28-29 января 1926

* * *

За стеною бормотанье,

Полуночной разговор...

Тихо звуковым сияньем

Наполняется простор.

Это в небо дверь открыли, —

Оттого так мир затих.

Над пустыней тень от крыльев

Невозможно-золотых.

И прозрачная, как воздух,

Едкой свежестью дыша,

Не во мне уже, а возле

Дышишь ты, моя душа.

Миг, — и оборвется привязь,

И взлетишь над мглой полей,

Не страшась и не противясь

Дивной лёгкости своей.

17 сентября 1926

* * *

Ты уютом меня не приваживай,

Не заманивай в душный плен,

Не замуровывай заживо

Меж четырех стен.

Нет палаты такой, на какую

Променял бы бездомность поэт, —

Оттого-то кукушка кукует,

Что гнезда у неё нет.

17 февраля 1927

* * *

Об одной лошадёнке чалой

С выпяченными рёбрами,

С подтянутым, точно у гончей,

Вогнутым животом.

О душе её одичалой,

О глазах её слишком добрых,

И о том, что жизнь её кончена,

И о том, как хлещут кнутом.

О том, как седеют за ночь

От смертельного одиночества,

И ещё — о великой жалости

К казнимому и палачу...

А ты, Иван Иваныч,

— Или как тебя по имени, по отчеству —

Ты уж стерпи, пожалуйста:

И о тебе хлопочу.

4-6 октября 1927 (?)

Е. Я. Тараховской

* * *

Мне снилось: я бреду впотьмах,

И к тьме глаза мои привыкли.

И вдруг — огонь. Духан в горах.

Гортанный говор. Пьяный выкрик.

Вхожу. Сажусь. И ни один

Не обернулся из соседей.

Из бурдюка старик лезгин

Вино неторопливо цедит.

Он на меня наводит взор

(Зрачок его кошачий сужен).

Я говорю ему в упор:

— Хозяин! Что у вас на ужин?

Мой голос переходит в крик,

Но, видно, он совсем не слышен:

И бровью не повёл старик, —

Зевнул в ответ и за дверь вышел.

И страшно мне. И не пойму:

А те, что тут, со мною, возле,

Те — молодые — почему

Не слышали мой громкий возглас?

И почему на ту скамью,

Где я сижу, как на пустую,

Никто не смотрит?.. Я встаю,

Машу руками, протестую —

И тотчас думаю: Ну что ж!

Итак, я невидимкой стала?

Куда теперь такой пойдёшь?

И подхожу к окну устало...

В горах, перед началом дня,

Такая тишина святая!

И пьяный смотрит сквозь меня

В окно — и говорит: Светает...

12 мая 1927

* * *

Старая под старым вязом,

Старая под старым небом,

Старая над болью старой

Призадумалася я.

А луна сверлит алмазом,

Заметает лунным снегом,

Застилает лунным паром

Полуночные поля.

Ледяным сияньем облит,

Выступает шаткий призрак,