Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере - [18]
Это преимущество действительно окупилось: патер Амброзий обратил наше внимание на почетный церковный обычай, что virgines intactae считались Богом за невинных детей и поэтому, как настоящие дети, имели право на белые похороны. Здесь было место лишь радости и небесному ликованию, а затея с белым гробом и украшенным серебром венком для девственницы глубоко растрогала нас и заставила задуматься. Вот и доказательства того, насколько это выгодно – не спать с мужчинами. Урсула будет почивать в вечности блаженной и белой, почти как монахиня. И опять доказательство слов поэта: славься, святое несчастье!
А через несколько дней приехали все, кого мы пригласили. Из Грюнберга и Нойцелле, из Глогува и Клодзко. Помимо шляп с черными цветами и здоровенных чемоданов, они привезли с собой многочисленные силезские соболезнования. Приехали дядя Ганс и тетя Анна из Нойцелле. Из своей лавки колониальных товаров на улице Адольф-Гитлер-штрассе они привезли в Берлин запах корицы и уюта. Приехал дядя Освальд из Грюнберга, которого прозвали «кислым Осси», потому что из-за потребления кислого грюнбергского вина, его тайного пристрастия, у него все время было радостно-угрюмое лицо холостяка. Приехали утонченные Фликшу из Франкфурта-на-Одере, которые жили в постоянном раздоре со своим пастором и вели по этому поводу переписку с уполномоченным епископством, а еще приехали учитель Герман и его жена Гертруда из Клодзко. Дома у них осталось десять детей. И все эти родственники были католиками, выглядели приветливыми и пухлыми, с начальственными видом ставили свои чемоданы в нашем узком коридоре, искали на стенах раковину со святой водой, которой у нас не было, и требовали безотлагательно проводить их к недавно почившей.
Затем приехали евангелисты с севера. Приехала тетя Альма из Щецина, пожилая сухопарая сотрудница почты, говорившая на саксонском диалекте и еще в середине тридцатых благоразумно оставившая пост телефонистки. С тех пор она жила одна в неописуемо узком пансионате в компании только своей кошки, возвела в ранг искусства скупость старой девы, присовокупила к этому гордость бывшей немецкой госслужащей и все время поучала нас, что, мол, мы транжирим слишком много денег. В то время она собирала оловянную фольгу и макулатуру для вермахта; мол, без бережливости ни одно государство не сможет процветать. Затем приехали дядя Ганс и тетя Ева из гамбургского района Айдельштедт. Господин капитан третьего ранга и его госпожа, по которым было видно, что они недавно пережили приключения в тропиках: у них была желтая огрубевшая кожа, они казались сильно осунувшимися и волевыми, и от них отдавало ганзейской холодностью. Они весь день напролет нервно предавались «спасительному утешению» – так тетя Ева называла непрерывное курение – и распространяли по нашим узким комнаткам чужеродный пряный аромат мира. Они не искали раковину со святой водой, они требовали виски. Тетя Альма считала все это расточительством.
Родственники по обеим линиям, облаченные в черные воскресные парадные костюмы, с недоверием смотрели друг на друга, до этого зная друг о друге лишь понаслышке, и все время были настороже, словно боясь показать свое уязвимое место. Несмотря на свою численность, католики ощутимо проигрывали. Было в них что-то расхлябанное и шарлатанское. Должно быть, они слишком много поддавались эмоциям и слишком мало думали головой, и евангелисты, с которыми дело обстояло наоборот, коварно давали это почувствовать шутливыми фразами. Но у дяди Ганса из Нойцелле и дяди Ганса из Гамбурга было много общего. Например, они оба состояли в партии: один – из преданности, другой – из убеждения. На похоронах они гордо носили свои значки на правом лацкане пальто, чтобы жители большого города не подумали, будто они никто и звать никак. В те дни мне казалось, что свастика католического дяди Ганса выглядела дружелюбнее и вызывала больше доверия. А вот у евангелистского дяди Ганса это был совсем другой знак. Он казался холодным, чужим, явившимся с севера. Дядя провел, как он выразился, системное время на острове Ява, а сейчас опять был офицером в учебном центре подводного плавания.
И теперь они все заполонили наш маленький дом, который в одночасье наполнился жизнью и активностью. Они требовали простыни, одеяла и ночные горшки, хотели почитать газеты и послушать радио, периодически говорили про возвращение восточной марки и про то, что наконец-то сбылась юношеская мечта фюрера в Вене. Между тем приносили венки, а дом обставляли букетами цветов. Из-за такого количества еловых лап пахло Рождеством, а между делом моя мать в отцовском кабинете принимала визиты для выражения соболезнования. Тетя Альма спала в постели Урсулы, а мне пришлось переехать на кухню, потому что утонченные Фликшу, переписывающиеся с епископством, хотели переночевать в моей комнате.
Это было долгое и незабываемое семейное празднество, достигшее своего пика, как всегда бывает в таких случаях, только после похорон. Обычно было принято ходить куда-нибудь на поминки, но мать совместно со служанкой и тетей Альмой все организовали дома. Это соответствовало духу семьи: в такой великий час не снимать чужое, всего лишь деловое помещение в городе. Мы всегда жили в Эйхкампе уединенно и спокойно. Раньше моя мать противодействовала любому сообщению о визите родственников, посылая срочную депешу, которая с сожалением извещала о ее болезни в намеченные дни. Поэтому много лет никто не мог к нам пробраться. Мы жили, словно осажденный город, словно закрытое общество, и оставались только в своем кругу. Теперь этому пришел конец. В крепость прорвались, ворота были открыты, и отовсюду к смертному одру Урсулы подступили члены семьи, заполонили все коридоры, сидели во всех комнатах, приклеились на кухне, взбирались по лестнице, выходили в сад, стояли перед входной дверью, вылезли из всех щелей и запрудили все. В то время я познал счастье любви к ближнему, утешительную силу большой семьи, от которой мы, к сожалению, все больше отдалялись.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Бестселлер, вышедший на десяти языках мира. Его героиню Ирену Сендлер сравнивали с Оскаром Шиндлером, а незадолго до кончины номинировали на Нобелевскую премию мира. Каждая операция по спасению детей от Холокоста несла смертельную опасность. Миниатюрная женщина вывозила их из гетто в санитарной машине, выводила по канализационным трубам, прятала под пальто и в гробах, проскальзывала через потайные ходы в заброшенных зданиях. Любой неверный шаг мог стать последним – не только для нее с подопечными, но и для соратников, близких.
Когда в мае 1945 года американские солдаты освобождали концентрационный лагерь Бухенвальд, в котором погибло свыше 60 000 человек, они не могли поверить своим глазам. Наряду со взрослыми узниками их вышли встречать несколько сотен мальчиков 11–14 лет. Среди них был и Ромек Вайсман, оставшийся из-за войны сиротой. Психиатры, обследовавшие детей, боялись, что им никогда не удастся вернуться к полноценной жизни, настолько искалеченными и дикими они были. Спустя много лет Ромек рассказывает свою историю: об ужасах войны, о тяжелом труде в заключении и о том, что помогало ему не сдаваться.
Мемуары девушки, сбежавшей из знаменитого религиозного секс-культа «Дети Бога». По книге снимается сериал с Дакотой Джонсон в главной роли. Родители-хиппи Бекси присоединились к религиозной секте «Дети Бога», потому что верили в свободную любовь. Но для детей жизнь в коммуне значила только тяжелый труд, телесные наказания, публичные унижения и бесконечный контроль. Бекси было всего десять лет, когда ее наказали «ограничением тишины», запретив целый год разговаривать с кем бы то ни было. В секте практиковались проституция и педофилия; члены культа постоянно переезжали, скрываясь от полиции и ФБР. В пятнадцать лет Бекси сбежала из секты, оставив своих родителей и одиннадцать братьев и сестер.
Вена, 1939 год. Нацистская полиция захватывает простого ремесленника Густава Кляйнмана и его сына Фрица и отправляет их в Бухенвальд, где они переживают пытки, голод и изнурительную работу по постройке концлагеря. Год спустя их узы подвергаются тяжелейшему испытанию, когда Густава отправляют в Освенцим – что, по сути, означает смертный приговор, – и Фриц, не думая о собственном выживании, следует за своим отцом. Основанная на тайном дневнике Густава и тщательном архивном исследовании, эта книга впервые рассказывает невероятную историю мужества и выживания, не имеющую аналогов в истории Холокоста.